господа, с нами быть в совете по-прежнему и с торгами, с хлебом и мясом и со
всякими товарами торговых и всяких людей из Вятки к нам отпускать, и нам  бы
со своими торгами к вам ездить по-прежнему;  и  вперед  какие  у  нас  вести
будут, то мы к вам эти вести станем писать; а что,  господа,  у  вас  вперед
каких вестей откуда-нибудь объявится, и вам бы, господа, о том к нам  писать
почасту".  Таким   образом,   пермичи   остаются   верны   своему   прежнему
выжидательному поведению, желая сноситься с своими соседями о добром деле, а
не о крестном целовании.
   Но города переписывались о присяге Лжедимитрию, когда уже его не  было  в
живых. В то время как он принужден был бежать  из-под  Москвы  в  Калугу  от
Жолкевского,  вместе  с  другими  отступил  от  него  к  Владиславу  и  царь
касимовский. Потом старый татарин выпросился у гетмана в Калугу повидаться с
сыном, который оставался при воре, и обещался привести этого сына  с  собою.
Но как скоро старый царь явился в  Калугу,  то  был  утоплен  по  приказанию
Лжедимитрия. Тогда крещеный татарин Петр Урусов, начальник татарской  стражи
Лжедимитрия, поклялся с товарищами отмстить за смерть царя: 11  декабря  они
вызвали самозванца за город охотиться за  зайцами,  убили  его  и  бежали  в
степи, опустошая все по дороге. Неразлучный спутник самозванца, шут Кошелев,
бывший свидетелем смерти своего господина, прискакал с  известием  о  ней  в
Калугу; Марина, ходившая последние дни беременности,  в  отчаянии  бросилась
бегать по городу, крича о мщении, но мстить было некому, убийцы были далеко;
в Калуге оставались сотни две татар, козаки бросились на  них,  гоняли,  как
зайцев, лучших мурз побили, дворы их разграбили. Заруцкий хотел  бежать,  но
его схватили миром и не пустили; князь Григорий  Шаховской  просил  у  мира,
чтоб его отпустили в Москву с повинною, ему не  поверили,  не  отпустили,  и
когда Марина родила сына Ивана,  то  его  провозгласили  царевичем.  Но  при
всеобщей Смуте новорожденный ребенок был плохой  вождь,  и  калужане  должны
были  исполнить  требование  московского  правительства  и  целовать   крест
Владиславу: сначала, впрочем,  они  отвечали,  что  присягнут  тогда,  когда
королевич будет в Москве и примет православную  веру,  но  потом  безусловно
приняли к себе князя Юрия Трубецкого и целовали крест всем городом.

Глава 8

ОКОНЧАНИЕ МЕЖДУЦАРСТВИЯ

   Движение  в  Москве  против  поляков  вследствие  смерти  самозванца.   -
Восстание Ляпунова. - Переписка городов. - Первое ополчение против  поляков;
причины его неуспеха. - Переговоры великих послов с панами под Смоленском. -
Сожжение Москвы. - Русское ополчение  осаждает  в  ней  поляков.  -  Отсылка
великих послов в глубь польских владений.  -  Взятие  Смоленска.  -  Василий
Шуйский с братьями в Варшаве. - Троеначальники в ополчении  под  Москвою.  -
Смерть Ляпунова. - Новгород  Великий  взят  шведами.  -  Продолжение  борьбы
лучших людей с меньшими в Пскове. -  Безнарядье  у  поляков  в  Москве  и  в
русском стане под Москвою. - Призывные грамоты  из  Троицкого  монастыря.  -
Архимандрит Дионисий. - Признаки народного очищения. - Деятельность Минина в
Нижнем Новгороде. - Князь Пожарский. -  Второе  ополчение  для  освобождения
Москвы. - Остановка ополчения в  Ярославле.  -  Сношения  его  с  Новгородом
Великим. - Поход ополчения к Москве. - Отношение его к казакам.  -  Битва  с
поляками. - Очищение Москвы. - Поход  короля  Сигизмунда  к  Москве.  -  Его
возвращение. - Избрание царя Михаила Федоровича Романова.
   Смерть вора была вторым поворотным событием в истории  Смутного  времени,
считая первым  вступление  Сигизмунда  в  пределы  Московского  государства.
Теперь, по смерти самозванца, у короля и московских приверженцев его не было
более  предлога  требовать  дальнейшего  движения  Сигизмундова  в   русские
области, не было более предлога стоять под Смоленском; лучшие люди,  которые
согласились признать царем Владислава из страха покориться  козацкому  царю,
теперь освобождались от этого страха и могли  действовать  свободнее  против
поляков.  Как  только  на  Москве  узнали,  что  вор  убит,  то,  по  словам
современного известия, русские люди  обрадовались  и  стали  друг  с  другом
говорить, как бы всей земле, всем людям соединиться и стать против литовских
людей, чтоб они из земли Московской  вышли  все  до  одного,  на  чем  крест
целовали. Салтыков и Андронов писали к Сигизмунду, что патриарх призывает  к
себе всяких людей явно и говорит: если королевич не крестится в христианскую
веру и все литовские люди не выйдут из Московской земли, то королевич нам не
государь; такие же слова патриарх и в грамотах писал  во  многие  города,  а
москвичи посадские всякие люди, лучшие  и  мелкие,  все  принялись  и  хотят
стоять. Но и тут  при  всеобщей  готовности  стоять  против  поляков  первый
двинулся Ляпунов. До смерти вора  Прокофий  был  верен  Владиславу:  так,  в
октябре он взял Пронск у самозванца на имя королевича; но в январе 1611 года
московские бояре писали к Сигизмунду о восстании Ляпунова в Рязани,  о  том,
что Заруцкий действует вместе с ним и отправился с козаками своими  в  Тулу;
бояре  требовали  от  короля,  чтоб  он  схватил  находящегося  у  него  под
Смоленском Захара Ляпунова, который сносится с братом.
   Опять города стали переписываться друг с другом, но теперь грамоты их уже
другого рода: прежде  уговаривали  они  друг  друга  подождать,  не  спешить
присягою тому, кто называется Димитрием, ибо приверженцы его грабительствуют
в городах присягнувших, но  теперь  затронуто  было  начало  высшее:  города
увещевают друг друга стать за веру  православную,  вооружиться  на  поляков,
грозящих  ей  гибелью.  Первые  подали  голос  жители  волостей  смоленских,
занятых, опустошенных поляками; они написали  грамоту  к  братьям  своим,  к
остальным жителям Московского государства, но это братство в  их  глазах  не
народное, не государственное, а религиозное: "Мы братья и  сродники,  потому
что от св. купели  св.  крещением  породились".  Смольняне  пишут,  что  они
покорились  полякам,  дабы  не  отбыть  православного  христианства   и   не
подвергнуться конечной гибели, и, несмотря  на  то,  подвергаются  ей:  вера
поругана и церкви божии разорены. "Где наши головы? - пишут смольняне. - Где
жены и дети, братья, родственники и друзья? Кто  из  нас  ходил  в  Литву  и
Польшу выкупать своих матерей, жен и  детей,  и  те  свои  головы  потеряли;
собран был Христовым именем окуп, и то все разграблено! Если  кто  хочет  из
вас помереть христианами, да начнут великое дело душами своими  и  головами,
чтобы быть всем христианам в соединении. Неужели вы думаете жить  в  мире  и
покое? Мы не противились, животы свои все принесли - и все погибли, в вечную
работу латинству пошли. Если не будете теперь в  соединении,  обще  со  всею
землею,  то  горько  будете  плакать  и  рыдать  неутешным  вечным   плачем:
переменена будет христианская вера в  латинство,  и  разорятся  божественные
церкви со всею лепотою, и убиен будет лютою смертию  род  ваш  христианский,
поработят и осквернят и разведут  в  полон  матерей,  жен  и  детей  ваших".
Смольняне  пишут  также,  что  нечего  надеяться  иметь   когда-либо   царем
Владислава, ибо на сейме положено: "Вывесть  лучших  людей,  опустошить  все