и речи быть не должно. Паны возражали,  что  король  не  может  дать  своего
пятнадцатилетнего сына на престол московский, но хочет прежде  сам  идти  на
вора, после чего поедет на сейм, без согласия которого  не  может  отпустить
королевича в Москву. 17 октября был другой съезд:  паны  повторили  прежнее,
только более резким тоном, и наконец  высказались  прямо  насчет  Смоленска:
"Для чего, - сказали они, - вы не оказали королю до сих пор никакой  почести
и разделяете сына с отцом, зачем до сих пор не отдадите королю Смоленска? Вы
бы велели смольнянам присягнуть королю и королевичу вместе, и тем бы оказали
почесть королю". Послы, выслушав это, спросили у панов:  "Когда  вы  избрали
короля своего, а у него был отец в Швеции,  Яган  король,  то  для  чего  вы
разделили отца с сыном, сыну целовали  крест,  а  отцу  не  целовали?"  Паны
возражали, что  Яган  король  не  приходил  успокаивать  их  государства,  и
заключили так: "Не взяв государю нашему  Смоленска,  прочь  не  отхаживать".
Тогда, желая уклониться  от  переговоров  о  Смоленске  и  выполнить  скорее
главную статью наказа, послы начали говорить, "чтоб теперь  король  исполнил
договор, а сын  его,  царь  московский,  снесется  уже  с  ним  относительно
Смоленска, если не получить этого  города  король  считает  для  себя  таким
бесчестием". "Впрочем, - прибавили послы,  -  честь  государская  состоит  в
ненарушении данного слова, а король не раз объявлял, что предпринял поход не
для овладения городами".
   20 октября был третий съезд. Здесь  паны  прямо  объявили,  что  "если  б
король согласился отступить от Смоленска, то они, паны и все  рыцарство,  на
то не согласятся и скорее помрут, а вековечную свою отчину достанут".  Послы
в ответ на это велели читать гетманский договор; паны с  сердцем  закричали:
"Не раз вам говорено, что нам до  гетманской  записи  дела  нет!"  Несмотря,
однако, на это, они тотчас же начали толковать  о  вознаграждении  королю  и
войску, упомянутом в гетманском договоре; послы отвечали, что странно  будет
платить из московской казны за опустошение Московского государства и что  об
этом вознаграждении царь Владислав снесется  после  сам  с  отцом  своим.  В
заключение послы просили панов донести королю, что до сих пор  все  говорили
не о главном деле, тогда как они желают больше всего знать, даст  ли  король
на царство сына своего и примет ли королевич  православную  веру  греческого
закона? Паны обещались донести об этом Сигизмунду. 23 октября был  четвертый
съезд: паны объявили что король жалует  своего  сына,  но  отпустит  его  не
раньше сейма. Тут же они прочли статьи, на которые соглашался король:  1)  в
вере и женитьбе королевича волен бог да он сам; 2) с папою королевич о  вере
ссылаться не будет; 3) пленных выдать король велит; 4)  о  числе  людей  при
королевиче и о их награде послы должны договориться с самим Владиславом;  5)
насчет  казни  отступникам  от  веры  король  согласен  с  статьею   наказа;
касательно же других статей  будет  решение  на  сейме.  Об  отступлении  от
Смоленска последовал решительный отказ; паны заключили ответ свой так:  "Как
скоро Смоленск поддастся и присягнет королю, то его величество пойдет сам на
вора, истребит его и, успокоив государство, отправится со всем войском  и  с
вами, послами, на сейм: здесь даст вам в цари сына своего, с  которым  вы  и
поедете в Москву".  Послы  отвечали,  что  взять  Смоленск,  идти  на  вора,
успокоить государство, идти на сейм - все это требует долгого времени, тогда
как для Московского государства дорога теперь каждая  минута  и  медленность
королевская, породив сомнение, произведет смуту, почему они,  послы,  просят
панов  отвратить  короля  от  этого  намерения  и  настоять  на   выполнении
гетманского договора; просили также позволения обослаться с  смольнянами,  с
которыми до сих пор запрещено было им сноситься. Тогда же митрополит Филарет
имел разговор со Львом Сапегою о  том,  надобно  ли  королевичу  креститься?
Сапега окончил этот разговор так: "Об этом, преосвященный отец, поговорим  в
другой раз, как время будет, я к тебе нарочно приеду  поговорить;  а  теперь
одно скажу, что королевич крещен и другого крещенья нигде не писано". На это
послы сказали: "Бьем челом королю и королевичу со  слезами,  чтоб  королевич
крестился в нашу православную веру  греческого  закона.  Вам,  панам,  самим
известно, что греческая вера - мать всем христианским верам, все другие веры
от нее отпали и составились. Вера есть дар божий, и  мы  надеемся,  что  бог
благодатию своею коснется сердца королевича, и  пожелает  он  окреститься  в
нашу православную веру, и потому вам, панам радным, не  должно  отводить  от
этого королевича и противиться благодати божией. Никак не может статься, что
государю быть одной веры, а подданным другой, и сами  вы  не  терпите,  чтоб
короли ваши были другой веры. А тебе, Льву Ивановичу, и больше всех  надобно
о том радеть, чтоб государь наш, королевич  Владислав  Жигимонтович,  был  в
нашей православной вере греческого закона, потому что дед твой, и отец, и ты
сам, и иные вашего рода многие были в нашей православной  христианской  вере
греческого закона, и неведомо каким обычаем ты с нами теперь  поразрознился:
так тебе по нашей вере пригоже поборать".
   21 октября был пятый съезд. Паны, желая испугать  послов  и  показать  им
необходимость подчиниться воле Сигизмунда, уведомили их об успехах шведов на
северо-западе и об усилении  самозванца,  к  которому  ушло  из  Москвы  300
дворян. Послы отвечали, что они сомневаются в справедливости этих  известий,
ибо из Москвы к ним об этом не пишут; если же в московских людях есть измена
и гетману от этого идти с войском на вора нельзя, то  король  может  послать
войска, которые стоят в Можайске, Боровске, Вязьме, Дорогобуже,  Белой,  ибо
эти войска теперь ничего не делают, только разоряют и пустошат  государство.
Если король укажет эти войска послать на вора и мы отпишем во все города  об
этой милости королевской и особенно о  том,  что  он  и  сына  своего  скоро
отпустит на царство, то весь народ обрадуется и от вора  отстанет;  если  же
сам король пойдет с войском на Московское государство,  то  народ  придет  в
сомнение, все договоренное рушится и будет хуже прежнего.  Паны  отвечали  с
сердцем: "Мы вам говорим прямые вести про шведов и про вора, а  вы  сами  не
знаете, чего просите: если б король и захотел отойти  от  Смоленска  в  свое
государство, то войска его, люди вольные,  не  послушаются,  и  те  из  них,
которые стоят в разных местах московских, а их всех 80000, если  не  получат
денег,  передадутся  к  вору,  и  тогда  вашему  государству  конец".  Послы
отвечали:   "Просим   королевское   величество,   чтоб   умилосердился   над
государством Московским, велел своим ратным людям идти на вора, а  черкас  и
татар велел из государства вывести, которые,  стоя  по  городам,  королевичу
присягнувшим, жгут, разоряют и людей в полон берут". Паны закричали на  это:
"Пришли вы не с указом, а к указу, и не от государя пришли, пришли от Москвы
с челобитьем к государю нашему, и что вам государь наш укажет, то и делайте.
Сказываем мы вам прямые вести, что  шведы  Иван-город  и  Ладогу  взяли,  ко
Пскову и к иным городам хотят идти, а с  другой  стороны  вор  сбирается  со
многими людьми, и многие люди, изменя, к нему из Москвы приезжают да к  нему
же хотят прийти на помощь турские и крымские люди. А многого мы еще  вам  не
сказали: датский король хочет доступить Архангельска да Колы.  Видите  сами,
сколько на ваше государство недругов смотрят, всякий хочет  себе  что-нибудь
сорвать, и вам надобно о своем государстве радеть, пока злой час не  пришел,