на правдивую". Андронов пишет о  необходимости  держать  под  Москвою  отряд
польского войска, в котором ни один человек не должен выезжать из стану,  но
все каждую минуту должны быть готовы  на  случай  восстания;  а  они,  слуги
королевской милости, Андронов с товарищами, будут держать при себе несколько
тысяч стрельцов и козаков. Андронов предлагает  также  выгнать  из  приказов
людей, оставшихся здесь от прежнего царствования, похлебцов Шуйского, как он
выражается, и места их занять людьми, преданными королю: "Надобно,  -  пишет
он, - немедленно указ прислать, что делать с  теми,  которые  тут  были  при
Шуйском и больше дурили, чем  сам  Шуйский".  Список  этих  людей,  вероятно
составленный  Андроновым,  дошел  до  нас  в  отрывках;  некоторые  указания
любопытны, например: "Дьяк Григорий Елизаров сидел в Новгородской  четверти"
сам еретик и еретики ему приказаны (не забудем, что Андронова также обвиняли
в чернокнижии); дьяк Смолянин,  сын  боярский,  бывал;  Михайла  Бегичев,  а
дьячество ему  дано  за  шептанье;  дьяки  дворцовые:  Филипп  да  Анфиноген
Федоровы  дети  Голенищева  -  злые  шептуны".  Предложение  Андронова  было
приведено в исполнение: товарищи его по  Тушину  и  смоленскому  стану  были
посажены по приказам: Степан Соловецкий сел  думным  дьяком  в  Новгородской
четверти, Василий Юрьев - у денежных сборов, Евдоким Витовтов  -  в  разряде
первым думным дьяком,. Иван Грамотин - печатником,  посольским  и  поместным
дьяком; в Большом приходе - князь Федор Мещерский; в  Пушкарском  приказе  -
князь Юрий Хворостинин; в Панском приказе - Михайла  Молчанов;  в  Казанском
дворце - Иван Салтыков.
   Бояре сильно оскорбились, когда увидали рядом с собою  в  Думе  торгового
мужика Андронова с важным званием казначея; особенным  бесчестием  для  себя
считали  они  то,  что  этот  торговый  мужик  осмеливался  говорить  против
Мстиславского  и  Воротынского,  распоряжался   всем,   пользовался   полною
доверенностию короля и Гонсевского, потому что действовал  прямо,  хлопотал,
чтоб  царем  был  Сигизмунд,  тогда  как  бояре  колебались,  держались   за
Владислава. Гонсевский с людьми, присягнувшими королю, управлял всем:  когда
он ехал в Думу, то ему подавали  множество  челобитных;  он  приносил  их  к
боярам, но бояре их не видали, потому что подле Гонсевского садились Михайла
Салтыков, князь Василий Мосальский, Федор Андронов, Иван Грамотин;  бояре  и
не слыхали, что он говорил с этими своими советниками, что  приговаривал,  а
подписывали челобитные Грамотин, Витовтов, Чичерин, Соловецкий,  потому  что
все старые дьяки отогнаны  были  прочь.  Но  если  сердились  старые  бояре,
ревнивые к своему сану, Голицын, Воротынский сердились за то, что король  их
обесчестил, посадил вместе с ними в Думу торгового мужика Андронова, то  еще
больше сердился на Андронова боярин Салтыков, который за свою  службу  хотел
играть главную роль и должен был поделиться выгодами этой службы с  торговым
мужиком.  Между  этими   людьми   немедленно   же   началось   столкновение,
соперничество. Андронов писал Сапеге: "Надобно воспрепятствовать, милостивый
пан, чтоб не раздавали без толку поместий, а то и  его  милость  пан  гетман
дает, и Иван Салтыков также дает листы на поместья; а прежде бывало в  одном
месте давали, кому государь прикажет; и я  боюсь,  чтоб  при  такой  раздаче
кто-нибудь не получил себе богатой награды за малые услуги. Я же, как привык
до вашей милости утекать (потому что никогда в  своих  просьбах  не  получал
отказа), так и теперь прошу: смилуйтесь, ваша милость, попросите королевскую
милость, чтоб меня пожаловал сельцом Раменьем да сельцом Шубиным с деревнями
в Зубцовском уезде, что было дано  Заруцкому".  Салтыков  писал  к  тому  же
Сапеге: "Я рад служить и прямить и всяких людей  к  королевскому  величеству
приводить, да гонят их от короля изменники, а староста велижский,  Александр
Иванович Гонсевский, их слушает и потакает, а меня бесчестит и  дела  делать
не дает; берет всякие дела по их приговору на себя, не  рассудя  московского
обычая. Московские люди крайне скорбят, что королевская милость и  жалованье
изменились и многие люди разными притеснениями и  разореньем  оскорблены  по
приговору торгового человека Федора Андронова, а с Мстиславского с  товарищи
и с нас дела посняты, и на таком человеке правительство и вера положены. При
Шуйском были такие же  временщики,  Измайловы,  и  такой  же  мужик  Михалка
Смывалов, и из-за них до сих пор льется кровь. И теперь по  таким  думцам  и
правителям не быть к Москве ни одному  городу,  если  не  будет  уйму  таким
правителям. Как такому человеку знать правительство? Отец  его  в  Погорелом
Городище торговал лаптями, а он взят в  Москву  из  Погорелова,  по  приказу
Бориса Годунова, для ведовства и  еретичества,  и  на  Москве  был  торговый
мужик. Покажи милость, государь Лев  Иванович!  Не  дай  потерять  у  короля
государства Московского; пришли человека, которому верить можно, и вели дела
их рассмотреть. Много казны в недоборе, потому что за многих Федор  Андронов
вступается и спускает, для посулов, с  правежу;  других  не  своего  приказа
насильно берет к себе под суд и сам государевых денег в  казну  не  платит".
Салтыков обвиняет Андропова в самоуправстве,  нашлись  люди  (вероятно,  сам
Андронов), которые обвинили в том же Салтыкова; обвинения  состояли  в  том,
будто Салтыков называет себя в Москве владельцем или правителем, вершит дела
без  приговору  бояр,  гонит  одних,  награждает  других,   говорит   боярам
бесчестное слово, что положил государь всякие дела на нем, а  им  велел  его
слушаться. Салтыков в ответной грамоте Сапеге отвергает все  эти  обвинения,
причем шлется на князя Мстиславского, на всех бояр, на всю Москву, на всяких
людей. Королю доносили также, что богатые волости, данные Салтыковым:  Вага,
Чаронда, Тотьма, Решма, с которых  одних  денежных  доходов  сходило  60000,
произвели зависть, ропот в боярах и во всяких людях. Салтыков отвечает,  что
эти волости искони за их братьею бывали, а доходу  с  них  будет  не  больше
3000: "А я, государь Лев Иванович! поехал к государю к королю, покинув  жену
и детей да имения больше чем на 60000, надеясь на государскую милость  и  на
ваше сенаторское жалованье, служил я и прямил с сыном своим Иваном  государю
королю и королевичу, и  вам,  великим  сенаторам,  и  великим  государствам,
Короне Польской и Великому княжеству Литовскому, и горло свое везде  тратил,
чая  себе  милости.  Московское  и  Новгородское  государства  бог   поручил
государям, королю и королевичу, их государским счастьем,  вашим  сенаторским
промыслом и нашими службишками, иные приехали к государю со мною, а им  даны
с уездами города, а не волости, а наш род сенаторский".
   О своих действиях в пользу Сигизмунда в Москве Салтыков пишет Сапеге:  "Я
бояр и всяких московских людей на то приводил и к тебе писал, чтоб  государю
королю идти к Москве не мешкая, а славу бы пустить во всяких людях, что идет
на вора к Калуге; теперь бояр и всяких московских людей я на то привел,  что
послали бить челом королю князя Мосальского,  чтоб  пожаловал  король,  сына
своего государство очистил, вора в Калуге доступил: так королю непременно бы
идти к Москве, не мешкая, а славу пустить, что идет на вора  к  Калуге.  Как
будет король в Можайске, то пожалуй, отпиши ко мне сейчас же,  а  я  бояр  и
всех людей приведу к тому, что пришлют бить челом королю, чтоб  пожаловал  в
Москву, государство сына своего очищал и вора доступал. Непременно  бы  идти
королю в Москву не мешкая,  потому  что  в  Москве  большая  смута  от  вора
становится и люди к нему прельщаются. А под Смоленском  королю  что  стоять?