христианскую веру, если же прельстишься на такую  дьявольскую  прелесть,  то
преселит бог корень твой  от  земли  живых".  Таким  образом,  грамоты  были
отправлены без подписи патриаршей; князей Ивана Михайловича  Воротынского  и
Андрея Васильевича Голицына, сидевших под стражею, силою заставили приложить
к ним руки.
   Грамоты эти привезены были под Смоленск 23 декабря, на  другой  день  они
были доставлены послам с требованием, чтоб те немедленно же исполнили приказ
боярский, иначе им будет худо.  Когда  грамоты  были  прочтены,  то  Филарет
отвечал, что  исполнить  их  нельзя:  "Отправлены  мы  от  патриарха,  всего
освященного собора, от бояр, от всех чинов и от всей земли,  а  эти  грамоты
писаны без согласия патриарха и освященного собора, и без ведома всей земли:
как же нам их слушать? И пишется в них о деле духовном, о крестном целовании
смольнян королю и королевичу; тем больше без патриарха  нам  ничего  сделать
нельзя". Голицын и все  оставшиеся  члены  посольства  также  объявили,  что
грамоты незаконные. 27 декабря позваны были послы к панам, у  которых  нашли
дьяка Чичерина, присланного из Москвы с известием о смерти самозванца.  Паны
объявили послам, что королевским счастием вор в Калуге убит. Послы встали  и
с поклоном благодарили за эту весть. "Теперь, - с насмешливым видом спросили
паны, - что вы  скажете  о  боярской  грамоте?"  Голицын  отвечал,  что  они
отпущены не от одних бояр и отчет должны отдавать не одним боярам, а сначала
патриарху и властям духовным, потом боярам и всей земле; а грамота писана от
одних бояр и то не от всех. Паны говорили: "Вы все отговаривались, что нет у
вас из Москвы о Смоленске указа, теперь и получили указ повиноваться во всем
воле королевской, а все еще упрямитесь?" Сапега прочел  грамоту  боярскую  и
сказал: "Видите, что мы говорили с вами на  съездах,  то  самое  дух  святый
внушил вашим боярам: они в тех же самых словах велят вам исполнить, чего  мы
от вас требовали, значит, сам бог открыл им это".
   Голицын отвечал: "Пожалуйте, мое челобитье безкручинно  выслушайте  и  до
королевского величества донесите. Вы говорите, чтоб нам слушаться  боярского
указа: в правде их указа слушаться я буду и рад делать  сколько  бог  помощи
подаст, но бояре должны над нами делать праведно, а не так, как они  делают.
Отпускали нас к великим государям бить челом  патриарх,  бояре  и  все  люди
Московского государства, а не одни бояре: от одних бояр я и не поехал бы,  а
теперь они такое великое дело пишут к нам одни, мимо  патриарха,  священного
собора и не по совету всех людей  Московского  государства:  это  их  к  нам
первое недобро, да и всем людям Московского государства, думаем, будет в том
великое сомнение  и  скорбь:  чтоб  от  того  кровь  христианская  вновь  не
пролилась!
   Другая к нам боярская немилость: нам  в  наказе  написали  и  бить  челом
королю велели, чтоб королевское величество от Смоленска отступил и  всех  бы
своих людей из Московского государства вывел, и бить челом о том нам  велено
накрепко. А теперь к нам бояре пишут, что они  к  королю  с  князем  Андреем
Мосальским писали, били челом, чтоб король шел на вора под Калугу.  Мы  бьем
челом королю по нашему наказу, чтоб шел в свое государство, князь Мосальский
бьет челом, чтоб шел под Калугу, мы ничего этого не знаем, наводим  на  себя
гнев королевский, от вас слышим многие жестокие слова. А князю Мосальскому с
таким делом можно бы и к нам приехать, и с нами вместе королю бить челом. Во
всем этом господ наших бояр судит с нами бог. Они же к нам  пишут,  что  нам
про вора проведывать непригоже - где он и как силен? Как будто мы ему  добра
хотим. И за это мы будем на бояр богу жаловаться. Сами  они  знают,  что  мы
вору никогда добра не искивали, а писали мы к боярам о воре для того, что вы
на всех съездах нам говорили, что с вором в сборе много людей; мы не  знаем,
что вам отвечать, потому и писали к боярам, спрашивали их о воре, и тем было
им меня позорить непригоже. Сами они знают,  что  по  божией  милости,  отца
моего и деда из Думы не высылали и Думу они всякую ведали, некупленное у них
было боярство, не за Москвою в  бояре  ставлены,  вору  добра  не  искивали,
креста ему не целовали, у вора не бывали и от него ничего не хотели,  только
нашего и дела  было,  что  за  пречистой  богородицы  образ  и  за  крестное
целованье против вора стояли и нещадно головы свои на смерть  предавали.  Да
они же теперь брата моего, князя Андрея, отдали под стражу, неведомо за что,
а ко мне писали по пустой сказке, будто  я,  идучи  под  Смоленск,  с  вором
ссылался, и тем меня позорят; как даст бог, увижу на Московском  государстве
государя нашего Владислава Жигимонтовича, то я ему во всем  бесчестье  стану
на них бить челом и теперь вам, сенаторам, бью челом, чтоб вы мое  челобитье
до королевского величества донесли".
   Паны обещали, но требовали по-прежнему, чтоб исполнен был  указ  боярский
относительно Смоленска, послы по-прежнему отговаривались тем, что нет у  них
приказа от патриарха; паны возражали, что патриарх особа духовная в  земские
дела не вмешивается; послы отвечали: "Изначала у нас в Русском  царстве  при
прежних великих государях  так  велось:  если  великие  государственные  или
земские дела начнутся, то великие государи наши призывали к  себе  на  собор
патриархов,  митрополитов  и  архиепископов  и  с  ними   о   всяких   делах
советовались, без их совета ничего не  приговаривали,  и  почитают  государи
наши патриархов великою честию, встречают их и провожают и место им  сделано
с государями рядом; так у нас честны патриархи, а до них  были  митрополиты;
теперь мы стали безгосударны,  и  патриарх  у  нас  человек  начальный,  без
патриарха теперь о таком великом деле  советовать  непригоже.  Когда  мы  на
Москве были, то без патриархова ведома никакого дела бояре не делывали,  обо
всем с ним советовались, и отпускал нас патриарх вместе  с  боярами,  о  том
гетману Станиславу Станиславичу известно, да  и  в  верющих  грамотах,  и  в
наказе, и во всяких делах в начале писан у нас патриарх, и потому нам теперь
без патриарховых грамот по одним боярским  нельзя  делать.  Как  патриарховы
грамоты без боярских, так боярские  без  патриарховых  не  годятся;  надобно
теперь делать по общему совету всех людей; не одним  боярам,  всем  государь
надобен, и дело нынешнее общее всех людей, такого у нас дела  на  Москве  не
бывало. Да, пожалуйте, скажите,  паны  радные,  что  отвечали  смольняне  на
боярскую грамоту?"
   "Смольняне закоснели в своем упорстве, - отвечали паны,  -  они  боярских
грамот не слушают, просят,  чтоб  им  позволено  было  видеться  с  вами,  и
говорят, что сделают так, как вы им  велите,  следовательно,  от  вас  одних
зависит все". Послы отвечали: "Сами вы,  паны,  можете  рассудить,  как  нас
смольнянам послушать, если они боярских грамот  не  послушали.  Ясно  теперь
видно, что в Москве сделано не как следует: если б писали патриарх, бояре  и
все люди Московского государства по общему  совету,  а  не  одни  бояре,  то
смольнянам и отговариваться было бы нельзя. А мы теперь сами не  знаем,  как
делать? Осталась нас здесь  одна  половина,  а  другая  отпущена  в  Москву,
начальный с нами человек митрополит, тот без патриарховой грамоты не  только
что делать, и говорить не хочет, а нам без него ничего нельзя сделать". Паны
отпустили послов и сказали, чтоб завтра, 28 числа, они  приезжали  вместе  с
Филаретом на последний съезд.  Но  на  этом  съезде  Филарет  сказал  панам: