королевичем, было опущено в договоре.
   Новгород отделился от Московского государства, Псков давно уже  отделился
от него, но не с тем, чтоб  признать  государем  иноземца,  здесь  оставался
последний угол, где еще мог явиться новый самозванец. Мы оставили Псков в то
время, когда он находился во власти младших  граждан,  которые  преследовали
духовенство  и  лучших  людей  как  изменников.   Сперва   основывались   на
доказательствах  явного  отступничества;  но  потом  нашлись  люди,  которым
выгодно показалось пользоваться Смутою, из частной корысти обвинять  правого
и виноватого: много было смуты и кровопролития по правде  и  по  не  правде,
говорит летописец. Иные доносили воровством, продажами и посулами, а  другие
- по простоте, смотря на других, прикликали, и многих перемучили. А  кто  за
кого вступится и станет говорить, что без  вины  мучат,  и  того  прихватят,
крича: "И ты такой же, за изменника стоишь". Тюрьма была всегда  полна.  Но,
как  обыкновенно  бывает,  господство  черни,  превратившееся   в   безумное
тиранство немногих, возбудило сильное противодействие и в большинстве  самих
младших граждан: выведенные из терпения насилиями стрельцов и Кудекуши,  они
соединились с духовенством и лучшими людьми. В августе  1609  года  стрельцы
повели казнить  какого-то  Алексея  Хозина,  и  это  самовольство  послужило
поводом к восстанию: поднялись всякие люди, большие и меньшие,  даже  и  те,
которые прежде прикликали, корыстовались от своих же и посулы брали, теперь,
видя, до чего  дошло  дело,  видя,  что  нет  ни  правому  безопасности,  ни
виноватому суда, встали на стрельцов - зачем хотят  владеть  без  городского
ведома  и  ведут  казнить  не  общею  всех  думою,   сами   вздумали   своим
самовольством, а Псковом того  не  ведают.  Все  напустились  на  стрельцов,
хотели отнять у них Алексея Хозина; стрельцы не хотели уступить, вооружились
и зазвонили в колокол на Романихе; и вот пронеслась весть, что стрельцы бьют
псковичей, и всякие посадские люди двинулись на стрельцов. Те, видя, что  им
не устоять против всех псковичей,  ухватили  Алексея  Хозина,  отрубили  ему
голову и побежали в свою слободу; а псковичи заперли  от  них  город.  Тогда
лучшие люди, видя, что большинство за них,  хотели  воспользоваться  выгодою
своего положения, схватили Тимофея Кудекушу и других кликунов семь человек и
побили их камнями, но при этом лучшие не  умели  умерить  себя:  стали  всех
меньших без разбора называть кликунами,  виноватых  вместе  с  невиноватыми;
священники взялись не за свое  дело,  стали  пытать  мелких  людей  крепкими
муками во всегородной избе, иных по торгам  бить  кнутом,  десяти  человекам
головы отсекли и пометали  в  ров,  тюрьмы  опять  наполнились,  теперь  уже
мелкими людьми; другие из меньших разбежались по пригородам и селам.
   Когда  пришло  в  Псков  известие,  что  царь  Василий  торжествует,  что
тушинский стан разорен и меньшим людям, таким образом, не  будет  помощи  от
своего  царя  Димитрия,  то  лучшие  люди   захотели   порешить   с   своими
противниками: они заперли город; бояре, гости, дети  боярские,  монастырские
слуги вооружились, сели на коней; около них собрались  все  их  приверженцы,
помощники и  хлебосольцы;  вся  площадь  и  Кремль  наполнились  вооруженным
народом; зазвонили во все троицкие колокола; начали  петь  молебен  за  царя
Василия, поздравляли друг друга, целовались, толковали, как бы мелких  людей
смирить до конца, всех привести  к  присяге,  а  непокорных  и  стрельцов  в
слободе побить. Тогда мелкие люди, видя что настал для них решительный  час,
пошли на Запсковье, ударили  в  колокол  у  Козьмы  и  Демьяна  и  собрались
огромною толпою; полонищане,  услыхав  звон,  пришли  на  помощь  Запсковью.
Лучшие люди велели стрелять с Покровской башни  по  Стрелецкой  слободе,  но
полонищане не дали стрелять и сбили с башни. Тогда лучшие люди решились идти
биться на Запсковье; но запсковляне  обратили  на  площадь  полковую  пушку,
сбили замок у Возвоских ворот и послали весть к стрельцам  в  слободу,  чтоб
шли на помощь к  мелким  людям  на  Запсковье.  Лучшие  люди,  услыхав,  что
запсковляне сносятся с стрельцами, испугались и завели сношения с  меньшими,
стали просить, чтоб те не принимали в город стрельцов,  обещались  жить  все
вместе по-старому, Новгороду креста не целовать и  зла  никакого  никому  не
делать. Запсковляне отвечали им: "Нам стрельцы не изменники, зачем вы их  не
пускаете в город?" Лучшие люди, видя, что мелких трудно уговорить, бросились
на Полонище, чтоб  силою  воспрепятствовать  стрельцам  войти  в  город,  но
полонищане отбили лучших от ворот. Тогда двое воевод, дети боярские и лучшие
люди, числом 300 человек, выехали  в  Новгород,  иные  -  в  Печоры,  другие
скрылись до времени по домам, а народ впустил стрельцов в город. На этот раз
мелкие люди с умеренностию воспользовались своею победою: переписали  имение
тех, которые отъехали в Новгород, но, кто укрывался в Печорах или во Пскове,
тех имения не тронули. После  этого  началась  усобица  между  Новгородом  и
Псковом, напомнившая давнюю  старину:  новгородцы  с  шведами  и  псковскими
отъезжиками приходили врасплох на Псковскую волость, отгоняли скот, брали  в
плен крестьян, портили хлеб и луга. Но это было еще только  началом  бед:  в
Москве, Новгороде и Торопце целовали крест литовскому королевичу;  во  Псков
пришла  грамота  из  Москвы  от  патриарха  и  бояр,  чтоб  целовали   крест
Владиславу: "Как вам  стоять  против  Московского,  Литовского  и  Польского
царства?" Но псковичи не испугались и не целовали креста. Пришел Лисовский и
без  малого  четыре  года  воевал  Псковскую  волость,  подо  все  пригороды
подходил, как волк искрадом хватал и поедал. В марте 1611  года  пришел  под
Печоры  литовский  гетман  Ходкевич  из  Ливонии,  шесть  недель  стоял  под
Печорами, семь приступов было. 23 марта в  Иван-городе  проявился  последний
вор Сидорка, назвавшись царевичем Димитрием; козаки встрепенулись,  послышав
своего: 15 апреля они вышли из Пскова, сказали, что идут  на  Лисовского,  и
вместо того  пошли  к  вору  в  Иван-город.  В  эти  Смутные  годы,  говорит
летописец, воевод не было во Пскове, один был дьяк Иван Леонтьевич Луговской
да посадские люди даны ему в помощь, и с этими людьми дьяк  всякие  дела,  и
ратные, и земские, делал: и божиею милостию иноземцы не  овладели  ни  одним
городом псковским, но овладели, когда воевод во  Пскове  умножилось.  Еще  в
начале весны псковичи послали челобитчиков ко  всей  земле,  к  подмосковным
воеводам,  что  Лисовский  волость  воюет,  Ходкевич  под  Печорами   стоит,
новгородцы с немцами мало отходят, а  от  Иван-города  вор  наряжается  подо
Псков,  многие  напасти  отовсюду  сходятся,  а  помощи  ниоткуда  нет.   Но
подмосковный стан не мог оказать этой помощи: ему было не до Пскова.
   Мы оставили этот стан  в  то  время,  когда  по  смерти  Ляпунова  козаки
восторжествовали, а лучшие люди в ополчении или должны были  покинуть  общее
дело, или выносить буйство козаков. 14 августа  1611  года  (н.  с.)  пришел
опять под Москву Сапега с съестными припасами, начал биться  с  ополченцами,
осажденные поляки сделали вылазку в Белый город, но неудачно. На другой день
они  были  счастливее:  полякам  Сапегиным   удалось   переправиться   через
Москву-реку и снабдить осажденных съестными припасами;  осажденные  с  своей
стороны опять сделали вылазку и отобрали у русских  четверо  ворот  в  Белом
городе, самый сильный бой  был  за  Никитские  ворота;  но  полякам  удалось
удержать и их за собою, Тверские остались за русскими. Поляки  говорят,  что
на русских напал такой страх, что на другой день они не  только  не  сделали