обстоятельствам скоро должна была уступить другой. В Можайске  стоял  гетман
Жолкевский, требуя, чтобы Москва признала  царем  Владислава,  имея  у  себя
значительный отряд русских служилых людей, уже присягнувших королевичу, а  в
Коломенском стоял Лжедимитрий. Временному правительству московскому не  было
возможности отбиваться от Жолкевского и Лжедимитрия вместе, особенно когда у
последнего были приверженцы между низшим  народонаселением  города.  Некогда
было созывать собор для выбора царя всею землею, надобно  было  выбирать  из
двоих  готовых  искателей  престола,  Лжедимитрия  и  Владислава.   Если   у
самозванца   могли   быть   приверженцы   в   низших    слоях    московского
народонаселения, то бояре и все  лучшие  люди  никак  не  могли  согласиться
принять вора, который приведет в Думу  своих  тушинских  и  калужских  бояр,
окольничих  и  дворян  думных,  который  имение  богатых  людей  отдаст   на
разграбление своим козакам  и  шпыням  городским,  своим  давним  союзникам.
Поэтому для бояр и  лучших  людей,  для  людей  охранительных,  имевших  что
охранять, единственным спасением от вора и его  козаков  был  Владислав,  то
есть гетман Жолкевский с своим войском. Главою  стороны  Лжедимитриевой  был
Захар  Ляпунов,  прельщенный  громадными  обещаниями  вора;  главою  стороны
Владиславовой был первый боярин - князь Мстиславский, который  объявил,  что
сам он не хочет быть царем, но не хочет также видеть царем и кого-нибудь  из
своих братьев бояр, а что должно избрать государя из царского рода. Узнавши,
что Захар  Ляпунов  хочет  тайно  впустить  самозванцево  войско  в  Москву,
Мстиславский послал  сказать  Жолковскому,  чтобы  тот  шел  немедленно  под
столицу. Гетман 20 июля двинулся из Можайска, в  Москву  послал  грамоты,  в
которых объявлял, что идет защищать столицу от вора; к князю Мстиславскому с
товарищи прислал он грамоту, из которой бояре  могли  видеть,  какие  выгоды
приобретут они от тесного  соединения  с  Польшею;  представитель  польского
вельможества счел нужным изложить пред московскими боярами аристократическое
учение: "Дошли до нас слухи, - пишет гетман, -  что  князь  Василий  Шуйский
сложил с себя правление, постригся,  и  братья  его  находятся  под  крепкою
стражею; мы от этого в досаде и кручине великой и опасаемся, чтобы с ними не
случилось чего дурного. Сами вы знаете и нам всем в Польше и Литве известно,
что  князья  Шуйские  в  Московском  государстве  издавна  бояре  большие  и
природным своим господарям верою и правдою служили и голов своих за  них  не
щадили. Князь Иван Петрович Шуйский славно защищал Псков,  а  князь  Михайла
Васильевич  Шуйский-Скопин  сильно  стоял  за  государство.  А  все  великие
государства стоят своими великими боярами. Находящихся в руках ваших  князей
Шуйских, братьев ваших, как людей достойных, вы должны  охранять,  не  делая
никакого покушения на их  жизнь  и  здоровье  и  не  допуская  причинять  им
никакого  насильства,  разорения  и  притеснения;  потому  что   наияснейший
господарь король, его милость, с сыном своим королевичем,  его  милостию,  и
князей Шуйских, равно как и всех вас великих бояр, когда вы  будете  служить
господарям верою и правдою, готов содержать во  всякой  чести  и  доверии  и
жаловать господарским жалованьем".
   Несмотря, однако, на то, что Мстиславский звал гетмана на  помощь  и  что
помощь его была необходима против самозванца, для большинства москвичей была
страшно тяжела мысль  взять  в  государи  иноверного  королевича  из  Литвы.
Патриарх сильно противился признанию Владислава, и хотя  гетман  был  уже  в
восьми милях от Москвы, однако бояре отписали ему, что не  нуждаются  в  его
помощи, и требовали, чтобы польское войско не приближалось к столице.  Но  у
Жолкевского был могущественный союзник  -  самозванец,  пугало  всех  лучших
людей: "Лучше служить королевичу, - говорили они, -  чем  быть  побитыми  от
своих холопей и в вечной работе у них мучиться". Патриарх все  настаивал  на
избрании русского православного  царя;  однажды  он  захотел  убедить  народ
примером из истории: "Помните, православные христиане! Что  Карл  в  великом
Риме сделал!" Но народу было не до Карла и не до великого  Рима:  "Все  люди
посмеялись, - говорит современник, - заткнули уши чувственные и  разумные  и
разошлись". Ростовский митрополит Филарет Никитич также  выезжал  на  Лобное
место и говорил народу:  "Не  прельщайтесь,  мне  самому  подлинно  известно
королевское злое умышленье над Московским государством: хочет он им с  сыном
завладеть и нашу истинную  христианскую  веру  разорить,  а  свою  латинскую
утвердить". Но и это увещание осталось без действия.
   24 июля Жолкевский уже стоял в 7 верстах от Москвы на лугах  Хорошовских,
а с другой стороны самозванец уже начал добывать Москву. Во время сражения с
ним Мстиславский, чтобы завязать сношения с гетманом, послал  спросить  его:
"Врагом или другом пришел он под  Москву?"  Жолкевский  отвечал,  что  готов
помогать Москве, если она признает царем Владислава. В то же время в стан  к
гетману явились послы от Лжедимитрия. Последний, желая отстранить соперника,
дал Сапеге  запись,  в  которой  обещал  тотчас  по  вступлении  на  престол
заплатить  королю  польскому  300000  злотых,  а  в  казну   республики,   в
продолжение 10 лет, выплачивать  ежегодно  по  300000  злотых,  сверх  того,
королевичу платить по 100000 злотых ежегодно также  в  продолжение  10  лет,
обещался завоевать для Польши у шведов всю  Ливонию  и  для  войны  шведской
выставлять по  15000  войска.  Касательно  земли  Северской  дал  уклончивое
обещание, что он не прочь вести об этом  переговоры,  и  если  действительно
будет что-либо кому следовать, то почему же и  не  отдать  должного?  Однако
лучше  каждому  оставаться  при  своем.  С  этою  записью  из  стана  Сапеги
отправились  послы  под  Смоленск  уговаривать  короля  принять  предложение
самозванца. Приехав сперва в стан к гетману, они объявили Жолкевскому о цели
своего посольства к королю и сказали, что  Лжедимитрий  хочет  послать  и  к
нему, гетману, с подарками, но Жолкевский, давши свободный  путь  к  королю,
сам уклонился от всех сношений с вором.
   Между тем сношения с Москвою  продолжались.  Когда  Мстиславский  прислал
письмо к гетману, то письменного ответа не получил, Жолкевский велел сказать
ему, что письменные сношения только затянут дело, которому не  будет  конца.
Начались съезды, но дело и тут затянулось, потому что прежде  всего  надобно
было  отстранить  самое  могущественное  препятствие,  иноверие  Владислава;
патриарх объявил боярам относительно избрания королевича: "Если крестится  и
будет в православной христианской вере, то я вас благословляю;  если  же  не
крестится, то во всем Московском государстве  будет  нарушение  православной
христианской вере, и  да  не  будет  на  вас  нашего  благословения".  Бояре
настаивали, чтобы первым условием Владиславова  избрания  было  постановлено
принятие православия, но гетман без наказа королевского никак не мог на  это
согласиться. Личные переговоры Мстиславского с Жолкевским,  происходившие  2
августа против Девичьего монастыря, были прерваны известием, что  самозванец
приступает к Москве: вор был отбит с помощию русского войска,  пришедшего  с
Жолкевским и находившегося под начальством Ивана Михайловича Салтыкова, сына
Михайлы Глебовича. Покушения самозванца, с одной стороны, а с другой - ропот
польского  войска,  не  получавшего  жалованья  и  грозившего  возвратиться,
заставляли гетмана ускорить переговорами: он объявил, что  принимает  только
те условия, которые были утверждены  королем  и  на  которых  целовал  крест