только, а всей земли, и потому некоторые, видя, что Шуйскому не  усидеть  на
престоле, склоннее были к  царику  калужскому,  чем  Владиславу.  Самозванец
рассчитывал на это  расположение:  узнав,  что  при  Клушине  дело  Шуйского
проиграно, он приманил к себе деньгами войско Сапеги и двинулся к Москве. На
дороге ему  нужно  было  взять  Пафнутиев  Боровский  монастырь,  где  засел
московский  воевода,  князь  Михайла  Волконский,   с   двоими   товарищами.
Последние, видя непреклонность  старшего  воеводы,  решили  сдать  монастырь
тайно и отворили острожные  ворота,  куда  устремилось  войско  Лжедимитрия.
Тогда Волконский, увидав  измену,  бросился  в  церковь;  тщетно  изменившие
товарищи звали его выйти с челобитьем к победителям: "Умру у гроба  Пафнутия
чудотворца", - отвечал Волконский, стал в церковных  дверях  и  до  тех  пор
бился с врагами, пока изнемог от ран и пал  у  левого  клироса,  где  и  был
добит. Разорив монастырь, самозванец пошел на Серпухов; этот  город  сдался;
крымские татары, пришедшие на помощь  к  царю  Василию  и  взявшие  от  него
большие дары, не устояли перед войском Сапеги и вместо помощи рассеялись для
грабежа, гнали пленных, как скот, в свои улусы. Сдались Лжедимитрию  Коломна
и Кашира, но не сдался Зарайск, где воеводствовал князь  Дмитрий  Михайлович
Пожарский. Еще прежде Ляпунов, поднявшись  против  царя  Василия  по  смерти
Скопина, присылал к Пожарскому племянника своего Федора Ляпунова уговаривать
его соединиться с землею Рязанскою против Шуйского, но  Пожарский,  отправив
грамоту в Москву, потребовал подкрепления у  царя  Василия  и  получил  его.
Теперь жители Зарайска пришли к  воеводе  всем  городом  просить  его,  чтоб
целовал крест самозванцу; Пожарский отказался и с немногими людьми заперся в
крепости; никольский протопоп Дмитрий укреплял его и благословлял умереть за
православную веру, и Пожарский еще больше укреплялся;  наконец  он  заключил
такой  уговор  с  жителями  Зарайска:  "Будет  на   Московском   государстве
по-старому царь Василий, то ему и служить, а будет кто другой, и тому  также
служить".  Утвердивши  этот  уговор  крестным  целованием,  начали  быть   в
Зарайском городе без колебания, на воровских людей начали ходить и  побивать
их, и город Коломну опять обратили к царю Василию.
   Лжедимитрий, однако, шел вперед и стал у села  Коломенского.  У  Шуйского
было еще тысяч тридцать войска, но кто хотел сражаться за него?  Мы  видели,
что служилые люди переписывались с Жолкевским об условиях, на которых должен
царствовать Владислав; Голицын  ссылался  с  Ляпуновым,  который  прислал  в
Москву Алексея Пешкова к брату своему Захару и  ко  всем  своим  советникам,
чтоб  царя  Василия  с  государства  ссадить.  Начали  сноситься  с  полками
Лжедимитрия, однако не для того, чтоб принять вора  на  место  Шуйского,  не
хотели ни того, ни другого, и потому условились,  что  тушинцы  отстанут  от
своего царя, а москвичи сведут своего. Тушинцы уже указывали на  Сапегу  как
на человека, достойного быть московским государем. Шуйский видел, что трудно
будет ему удержаться на престоле, и потому хотел  вступить  в  переговоры  с
гетманом Жолкевским, но когда предстоит тяжелое дело, то  любят  откладывать
его под разными предлогами, и Шуйский отложил посольство к  гетману,  думая,
что выгоднее будет дождаться, пока сам гетман пришлет к нему.
   Но Захар Ляпунов с товарищами не хотели дожидаться. 17 июля пришли они во
дворец большою  толпою;  первый  подступил  к  царю  Захар  Ляпунов  и  стал
говорить: "Долго ль за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела,
ничего доброго не делается в твое  правление,  сжалься  над  гибелью  нашей,
положи посох царский, а мы уже о себе  как-нибудь  промыслим".  Шуйский  уже
привык к подобным сценам; видя пред собою  толпу  людей  незначительных,  он
думал пристращать их окриком и потому с непристойно-бранными словами отвечал
Ляпунову: "Смел ты мне вымолвить это,  когда  бояре  мне  ничего  такого  не
говорят", - и вынул было нож, чтоб еще  больше  пристращать  мятежников.  Но
Захара Ляпунова трудно было испугать, брань и угрозы только могли  возбудить
его к подобному же. Ляпунов был высокий,  сильный  мужчина;  услыхав  брань,
увидав грозное движение Шуйского, он закричал ему: "Не тронь меня:  вот  как
возьму тебя в руки, так и сомну всего!" Но товарищи  Ляпунова  не  разделяли
его горячки: видя, что Шуйский не испугался и  не  уступает  добровольно  их
требованию,  Хомутов  и  Иван  Никитич  Салтыков  закричали:  "Пойдем  прочь
отсюда!" - и пошли прямо на Лобное место. В Москве уже сведали, что в Кремле
что-то делается, и толпы за толпами валили к Лобному, так что когда  приехал
туда патриарх и надобно  было  объяснить,  в  чем  дело,  то  народ  уже  не
помещался на площади. Тогда Ляпунов, Хомутов и Салтыков закричали, чтоб  все
шли на просторное место, за Москву-реку, к  Серпуховским  воротам,  туда  же
должен был отправиться вместе с ними и патриарх. Здесь бояре, дворяне, гости
и торговые лучшие люди советовали, как бы Московскому государству не быть  в
разоренье и расхищенье: пришли под Московское государство поляки и литва,  а
с  другой  стороны  -  калужский  вор  с  русскими  людьми,  и   Московскому
государству с обеих сторон стало тесно. Бояре  и  всякие  люди  приговорили:
бить челом государю царю  Василью  Ивановичу,  чтоб  он,  государь,  царство
оставил для того, что кровь многая льется,  а  в  народе  говорят,  что  он,
государь, несчастлив и города украинские, которые  отступили  к  вору,  его,
государя,  на  царство  не  хотят  же.  В  народе  сопротивления  не   было,
сопротивлялись немногие бояре, но недолго, сопротивлялся патриарх, но его не
послушали.  Во  дворец  отправился  свояк  царский,  князь  Иван  Михайлович
Воротынский, просить Василия, чтоб оставил государство и взял  себе  в  удел
Нижний Новгород.  На  эту  просьбу,  объявленную  боярином  от  имени  всего
московского народа, Василий должен  был  согласиться  и  выехал  с  женою  в
прежний свой боярский дом.
   Но надежда перейти из этого дома опять во дворец не оставила старика:  он
сносился с своими приверженцами, увеличивал число  их,  подкупал  стрельцов.
Обстоятельства были благоприятны:  тушинцы  обманули  москвичей,  ибо  когда
последние послали сказать им, что они сделали свое дело, свергнули Шуйского,
и ждут, что тушинцы также исполнят свое обещание  и  отстанут  от  вора,  то
получили насмешливый ответ: "Вы не помните государева  крестного  целования,
потому что царя своего с царства ссадили, а мы  за  своего  помереть  ради".
Патриарх  воспользовался  этим  и  начал  требовать,  чтобы  возвести  опять
Шуйского на престол, и много нашлось людей, которые были  согласны  на  это.
Разумеется, не могли согласиться зачинщики дела 17  июля:  боясь,  чтоб  это
дело не испортилось, они спешили покончить с Шуйским; 19 июля опять  тот  же
Захар Ляпунов с тремя князьями - Засекиным, Тюфякиным и  Мерином-Волконским,
да еще с каким-то Михайлою Аксеновым и другими, взявши с  собою  монахов  из
Чудова монастыря, пошли к отставленному царю и объявили, что для  успокоения
народа он  должен  постричься.  Мысль  отказаться  навсегда  от  надежды  на
престол, и особенно когда эта надежда начала  усиливаться,  была  невыносима
для старика: отчаянно боролся он против Ляпунова с  товарищами,  его  должно
было держать во время обряда; другой,  князь  Тюфякин,  произносил  за  него
монашеские обеты, сам же Шуйскпй  не  переставал  повторять,  что  не  хочет
пострижения. Пострижение это, как  насильственное,  не  могло  иметь  никого
значения, и патриарх не признал его: он называл монахом князя Тюфякина, а не