воображение народа, так долго остаются в его памяти. Что же были за  причины
славы и любви народной, приобретенных Скопиным? Мы видели, как замутившееся,
расшатавшееся в своих основах общество русское страдало от отсутствия  точки
опоры, от отсутствия человека, к которому можно было бы  привязаться,  около
которого можно было бы сосредоточиться; таким человеком явился наконец князь
Скопин. Москва в осаде от вора, терпит голод, видит в стенах своих небывалые
прежде смуты, кругом в  областях  свирепствуют  тушинцы;  посреди  этих  бед
произносится постоянно одно имя, которое оживляет всех надеждой: это  имя  -
имя Скопина.  Князь  Михайла  Васильевич  в  Новгороде,  он  договорился  со
шведами, идет с ними на избавление  Москвы,  идет  медленно,  но  все  идет,
тушинцы отступают перед ним; Скопин уже в Торжке, вот он в Твери, вот  он  в
Александровской слободе; в Москве сильный  голод,  волнение,  но  вдруг  все
утихает, звонят колокола,  народ  спешит  в  церкви,  там  поют  благодарные
молебны, ибо пришла весть, что князь Михайла Васильевич  близко!  Во  дворце
кремлевском невзрачный  старик,  нелюбимый,  недеятельный  уже  потому,  что
нечего ему делать, сидя в осаде, и вся государственная деятельность  перешла
к Скопину, который один действует, один движется,  от  него  одного  зависит
великое дело избавления. Не рассуждали,  не  догадывались,  что  сила  князя
Скопина опиралась на искусных ратников иноземных, что без них он  ничего  не
мог  сделать,  останавливался,  когда  они  уходили;   не   рассуждали,   не
догадывались, не знали подробно,  какое  действие  имело  вступление  короля
Сигизмунда в московские пределы, как он прогнал Лжедимитрия и Рожинского  из
Тушина, заставил Сапегу  снять  осаду  Троицкого  монастыря:  Сигизмунд  был
далеко под Смоленском, ближе видели, что Тушино опустело и  Сапега  ушел  от
Троицкого монастыря,  когда  князь  Скопин  приблизился,  к  Москве,  и  ему
приписали весь успех дела, страх и бегство врагов. Справедливо сказано,  что
слава растет по мере удаления, уменьшает  славу  близость  присутствия  лица
славного. Отдаленная деятельность Скопина,  направленная  к  цели,  желанной
всеми людьми добрыми, доходившая до их сведения  не  в  подробностях,  но  в
главном, как нельзя больше содействовала его прославлению, усилению народной
любви к нему. Но должно прибавить, что и близость,  присутствие  знаменитого
воеводы не могли  нарушить  того  впечатления,  какое  он  производил  своею
отдаленною деятельностию: по свидетельству современников, это  был  красивый
молодой человек, обнаруживавший светлый ум, зрелость суждения не по летам, в
деле ратном искусный, храбрый и осторожный вместе,  ловкий  в  обхождении  с
иностранцами; кто знал его, все отзывались об нем как нельзя лучше.
   Таков был этот человек,  которому,  по-видимому,  суждено  было  очистить
Московское государство от воров и поляков, поддержать  колебавшийся  престол
старого дяди, примирить русских людей с фамилиею  Шуйских,  упрочить  ее  на
престоле царском, ибо по смерти бездетного Василия голос всей земли  не  мог
не указать на любимца народного. Но  если  граждане  спокойные,  найдя  себе
точку опоры в племяннике царском, для блага земли и  самого  Скопина  должны
были терпеливо дожидаться кончины царя Василия, чтобы  законно  возвести  на
престол  своего   избранника,   чистого   от   нареканий   в   искательствах
властолюбивых, то не хотел спокойно дожидаться этого Ляпунов, человек  плоти
и  крови,  не  умевший  сдерживаться,  не  умевший  подчинять  своих  личных
стремлений благу общему, не сознававший  необходимости  средств  чистых  для
достижения цели  высокой,  для  прочности  дела.  Когда  Скопин  был  еще  в
Александровской слободе, к  нему  явились  посланные  от  Ляпунова,  которые
поздравили его царем от  имени  последнего  и  подали  грамоту,  наполненную
укорительными речами против царя Василия. В первую  минуту  Скопин  разорвал
грамоту и велел схватить присланных, но потом позволил им  упросить  себя  и
отослал их назад в Рязань, не донося в Москву.  Этим  воспользовались,  чтоб
заподозрить Скопина в глазах дяди; царю внушили, что если бы  князю  Михаилу
не было приятно предложение Ляпунова, то он прислал бы  в  Москву  рязанцев,
привозивших грамоту; с этих пор, прибавляет летописец,  царь  и  его  братья
начали держать мнение на князя Скопина.
   12 марта Скопин с Делагарди имел торжественный въезд в Москву. По приказу
царя вельможи встретили Михаила у городских  ворот  с  хлебом  и  солью;  но
простые граждане предупредили их, падали ниц и со слезами  били  челом,  что
очистил  Московское  государство.  Современные  писатели  сравнивают   прием
Скопина с торжеством Давида, которого израильтяне чтили больше,  чем  Саула.
Царь Василий, однако, не показал знаков неудовольствия,  напротив,  встретил
племянника с радостными слезами. Иначе вел себя брат царский, князь  Дмитрий
Шуйский. Царь Василий от позднего брака своего имел  только  одну  или  двух
дочерей, которые умерли  вскоре  после  рождения;  следовательно,  брат  его
Дмитрий считал себя наследником престола, но он увидал страшного соперника в
Скопине, которому  сулила  венец  любовь  народная  при  неутвержденном  еще
порядке престолонаследия. Князь Дмитрий явился самым  ревностным  наветником
на племянника пред царем: последний, или будучи уверен в скромности Скопина,
не считая его соперником себе и не имея причины желать  отстранения  его  от
наследства, или по крайней мере побуждаемый благоразумием не начинать вражды
с любимцем народа, сердился на брата за его докучные наветы и даже, говорят,
прогнал его однажды от себя палкою! Говорят также, что царь  имел  искреннее
объяснение с племянником, причем Скопин успел  доказать  свою  невинность  и
опасность вражды в такое смутное время. Несмотря на то, однако, что царь  не
показывал ни малейшей  неприязни  к  Скопину,  народ,  не  любивший  старших
Шуйских, толковал уже о вражде дяди с племянником. Делагарди, слыша толки  о
зависти и ненависти, остерегал Михаила,  уговаривал  его  как  можно  скорее
оставить Москву и выступить к Смоленску, против Сигизмунда.
   Положение последнего  было  вовсе  не  блестящее.  Если  вначале  полякам
удалось овладеть Ржевом Володимировым и  Зубцовом,  которые  были  сданы  им
воеводами самозванца, то некоторые города преждепогибшей  Северской  Украйны
выставили  отчаянное  сопротивление   запорожцам.   Стародубцы   ожесточенно
резались с ними, а когда город их был охвачен пламенем,  побросали  в  огонь
сперва имение свое, а потом кинулись  и  сами.  Такое  же  мужество  оказали
жители Почепа, из которых 4000  погибло  при  упорной  защите.  В  Чернигове
неприятель встретил меньше сопротивления; Новгород Северский также присягнул
Владиславу; Мосальск нужно было брать приступом, Белую - голодом. А Смоленск
все держался, и жители его имели причины к  такому  упорному  сопротивлению:
поляки и особенно  запорожцы,  несмотря  на  королевские  увещания,  страшно
свирепствовали  против  жителей  городов,  сдавшихся  на   имя   Владислава.
Смоленские перебежчики уверяли в польском стане, что в городе у них голод  и
моровое поветрие, что сам воевода Шеин хотел было сдать Смоленск королю,  но
архиепископ Сергий не допустил  до  этого.  Однажды  мир  с  воеводою  ходил
уговаривать архиепископа к сдаче, но тот, сняв с себя  облачение  и  положив
посох, объявил, что готов принять муку, но церкви своей не предаст и охотнее
допустит умертвить себя, чем согласится на сдачу города.  Народ,  увлеченный
этими словами, отложил свое намерение и, надев на  Сергия  опять  облачение,
поклялся стоять против поляков до последней капли крови.  Воевода  предлагал