московскими. Поход был,  впрочем,  предпринят  не  из  одних  частных  выгод
короля, но и для блага всего христианства: король видел,  что  колеблющемуся
государству Московскому, с одной стороны, угрожают турки и татары, с  другой
- еретические  государи:  в  войсках  Шуйского  были  татары,  были  еретики
французы, голландцы, англичане, набранные теми  (шведами),  которые  хотели,
заключив союз против Польши с варварами, истребить  католическую  религию  и
основать еретическое государство с титулом империи, который москвитяне  себе
присваивают.
   Король отправился к московским границам, повестив сенаторам, что  едет  в
Литву для наблюдения за войною со шведами в Ливонии и за ходом дел в России,
обещаясь иметь в виду только  одни  выгоды  республики;  в  Люблине  объявил
сеймовым депутатам, что все добытое на войне московской  отдаст  республике,
ничего не удержит для себя. Эти  обязательства  очень  важны  для  нас:  они
устанавливают  точку  зрения,  с  какой  мы  должны  смотреть  на  поведение
Сигизмунда  относительно  Московского  государства.  Мы  не  можем  упрекать
Сигизмунда в близорукости, в безрассудном упрямстве, упрекать его за то, что
он непременно хотел взять Смоленск, не послал тотчас сына своего  Владислава
в Москву, раздражил тем русских и произвел восстание, окончившееся изгнанием
поляков. Мы прежде всего должны обратить внимание на  положение  Сигизмунда,
который не мог заботиться о своих династических выгодах,  обязавшись  думать
только о выгодах республики: как бы он мог возвратиться в Польшу  и  явиться
на сейм, потратив польскую кровь и деньги для  того  только,  чтоб  посадить
сына своего на московский престол, если это посажение не  доставляло  Польше
никакой непосредственной выгоды.  Польский  престол  был  избирательный;  по
смерти Сигизмунда сын  его  Владислав,  царь  московский,  мог  быть  избран
королем  польским  и  нет:  и  прежние  цари  московские  бывали  искателями
польского престола, но не достигали его по невозможности согласить  интересы
польские с московскими, а эта невозможность должна была существовать  и  при
Владиславе, потому что если бы он, сидя на московском престоле, вздумал быть
полезен Польше, то ему могли приготовить участь  Лжедимитрия.  Другое  дело,
если бы Москва покорилась самому королю Сигизмунду, то есть присоединилась к
Польше, это было выгодно для последней, и Сигизмунд мог добиваться этого; но
прежде он должен  был  овладеть  какою-нибудь  областию  для  Польши,  чтобы
достигнуть цели своего похода, доставить Речи Посполитой что-нибудь  верное,
тогда как овладение Москвою было  таким  предприятием,  которого  успех  был
очень сомнителен. Гетман Жолкевский писал к королю, что  все  думают,  будто
король выступил в поход для собственных выгод, а не для выгод республики,  и
потому не только  простой  народ,  и  сенаторы  неохотно  об  этом  говорят,
необходимо, следовательно, уверить  сенаторов  в  противном.  Понятно  после
этого, что Сигизмунд должен был спешить этим уверением не на  словах,  а  на
деле, спешить приобретением для республики,  а  не  для  себя  какого-нибудь
важного места в московских владениях. Издавна Смоленск был  предметом  спора
между Москвою и Литвою; наконец первой удалось  овладеть  им.  Но  Литва  не
могла позабыть  такой  важной  потери,  ибо  этот  город,  ключ  Днепровской
области, считался твердынею неприступною. Сигизмунда уведомляли, что воевода
смоленский Шеин и жители охотно  сдадутся  ему;  король  не  хотел  упускать
такого удобного случая  и  двинулся  к  Смоленску  вопреки  советам  гетмана
Жолкевского,  который  хотел  вести  войско  в  Северскую  землю,  где  худо
укрепленные городки не могли оказать упорного сопротивления.
   Как смотрели в это время в Польше на  дела  московские,  на  цель  похода
Сигизмундова, можно видеть  из  письма  какого-то  Отоевского  из  Польши  к
какому-то Вашийскому в Ливонию от 12 декабря 1608 года.  Отоевский  пишет  о
найме шведами полков на помощь  Шуйскому,  причем  прибавляет:  "Нам  теперь
следует положиться во всем на всемогущего бога и  держать  надежду  на  тех,
которые теперь в Русской земле пасутся, потому что им до сих пор все сходило
с рук счастливо:  русские  своим  государям,  которым  они  крест  целовали,
толпами изменяют и землю свою нашим отдают, и теперь  здесь  мирская  молва,
что наши мало не всею Русскою землею овладели,  кроме  Москвы,  Новгорода  и
других небольших городов. Я вам объявляю, что на  будущем  сейме  постановят
такое решение: видя легкоумие и непостоянство московских людей, которым ни в
чем верить нельзя, надобно разорить шляхту и купцов и развести в Подолию или
в другие дальные места, а на их место посадить из наших земель добрых людей,
на которых бы можно было в нужное время положиться. Теперь  нам  этим  делом
надобно промыслить раньше: прежде чем  придут  шведы,  надобно  Шуйского  со
всеми его приятелями разорить и искоренить до основания". Из этого письма мы
видим, как союз Шуйского со шведами вывел поляков из бездействия, понудил их
ускорить решительными мерами относительно Москвы. С другой  стороны,  видим,
что  целию  королевского  похода  для  поляков  было  покорение  Московского
государства Польше, а не возведение на московский престол сына королевского.
Но  если  поляки  хотели  воспользоваться  смутным  состоянием   Московского
государства для его завоевания, то это завоевание не могло быть легко, когда
бы поляки вступили в московские области с  явно  враждебным  видом,  с  явно
высказанною целию завоевания. Москва была разделена между  двумя  искателями
престола; чтоб облегчить себе завоевание  русских  областей,  Польша  должна
была выставить также искателя, именно королевича Владислава, на которого еще
при жизни первого Лжедимитрия указывали бояре, о котором  некоторые  из  них
думали и теперь, как доносили  Сигизмунду;  итак,  посажение  Владислава  на
престол московский было только предлогом для достижения цели,  но  не  могло
быть целию Сигизмундова похода.
   Обо всех замыслах и движениях в  Польше  знал  смоленский  воевода  Шеин,
который посылал в Литву, за  рубеж,  своих  лазутчиков;  они  приносили  ему
вести, слышанные ими от своих сходников, т. е. людей подкупленных,  которые,
сходясь в условленных местах с русскими лазутчиками, уведомляли их обо всем,
что у них делалось. Но не от одних лазутчиков-крестьян узнавал Шеин польские
новости: у него  был  подкуплен  в  Польше  какой-то  Ян  Войтехов,  который
непосредственно на письме доносил ему обо всем. В марте 1609  года  Войтехов
писал ему, что по окончании сейма королевич хотел было идти  на  Москву,  но
приехал воевода сендомирский и посол от  Лжедимитрия  вместе  с  послами  от
тушинских поляков с просьбою к королю и панам, чтоб королевича на Московское
царство не слали, ибо они присягнули тушинскому царю головы  свои  положить,
хотя б и против своей братьи. Войтехов сообщил также вести и  из  Тушинского
стана, писал, что крутиголова Димитрий хочет оставить Тушино  и  утвердиться
на новом месте, потому что весною смрад  задушит  войско;  весною  же  хочет
непременно добыть и Москву. Войтехов  писал,  что  сендомирский  воевода  на
сейме именем Димитрия обязался отдать Польше Смоленск и Северскую  землю,  и
если б Мнишек в этом не присягнул,  то  поляки  непременно  хотели  посадить
королевича на царство Московское. Войтехов писал  также,  что  много  купцов
польских приехало домой из  Тушина  и  сказывают,  будто  Лжедимитрий  хочет
бежать, боясь Рожинского и козаков,  что  у  него  нет  денег  на  жалованье
польскому войску,  которое  будто  бы  говорит:  "Если  бы  царь  московский