считали себя вправе называть  Пушкина  изменником:  они  перехватили  одного
тушинца, который с пытки объявил им: "С Вологды Никита Пушкин пишет в  полки
к вору: я-де вам Вологду сдам; треть жителей стоит, а два жеребья сдаются, и
как придете, то мы Вологду сдадим".
   Пермичи не помогали общему  делу:  на  них,  видно,  подействовали  слова
устюжан,  писавших  вначале,  чтобы  погодили  целовать  крест   тому,   кто
называется Димитрием, успеют сделать это, когда он  будет  поближе;  пермичи
точно не целовали креста тушинскому царю, но зато и не помогали против него,
дожидаясь, которая сторона возьмет верх. Вычегодцы пишут к ним: "Вы пишете к
нам словом, что стоять с нами единомысленно ради во всем,  а  делом  с  нами
ничего не делаете; а богоотступники литовские люди и  с  ними  русские  воры
села и волости и деревни воюют,  церкви  божие  разоряют,  образа  колупают,
оклад и кузнь снимают, православную веру попирают,  крестьян  секут,  жен  и
детей их в плен в Литву ведут, именье их грабят, и хвалятся,  хотят  идти  к
Вологде и на Сухону и в наши места воевать. Так  если  какое  разорение  над
здешними местами и над нами сделается от литовских людей и от воров, то  вам
от бога и от государя это не пройдет, а с литовскими людьми и с  ворами  вам
не  прожить,  и  вам  от  них  то  же  будет".  Смутное  время,  надежда  на
безнаказанность развязывали руки людям, которые любят  извлекать  выгоды  из
общей беды: пермские старосты и целовальники,  обязанные  отправить  хлебные
запасы в сибирские непашенные города служилым людям на жалованье,  купили  в
Верхотурье дешевою ценою хлеб с  подмесью,  "и  этими  запасами,  -  говорит
царская грамота, - в сибирских городах  ратных  людей  без  хлеба  поморили,
потому что верхотурские  жилецкие  люди  продают  хлебные  запасы,  мешая  с
каменьем  и  песком".  На  Двине  жители,  свободные   теперь   от   всякого
правительственного влияния, посадили в  воду  дьяка  Илью  Уварова;  сначала
хотели они предать смерти и воеводу своего Ивана Милюкова-Гуся, обвиняя  его
в разных несправедливостях, но потом передумали, пришли в тюрьму, где он был
посажен, и с  честию  просили  его  идти  в  приказную  избу  и  по-прежнему
управлять ими.
   Несмотря, однако, на измену, на распри между городами,  на  равнодушие  и
бездействие некоторых областей, дела земских людей против воров шли успешно.
Толпы поволжских инородцев, мордвы и черемис, осадили Нижний Новгород, к ним
присоединился  отряд  тушинцев  под  начальством  князя  Семена  Вяземского;
нижегородцы сделали вылазку, поразили осаждавших и  прогнали  их  от  своего
города, причем князь Вяземский был взят в плен: нижегородцы повесили его, не
давая знать  в  Москву.  Мы  видели,  что  нижегородцы  чрез  игумена  Иоиля
уговаривали балахонцев не затевать усобицы из-за вопроса о  правах  Димитрия
или Шуйского, а признавать государем того, кого признает Москва.  Но  жители
Балахны не послушались увещаний Иоиля, и нижегородцы под начальством воеводы
Алябьева овладели Балахною.  Полки,  собранные  северными  городами,  заняли
опять Галич и  Кострому.  Сохранилось  известие,  как  в  это  время  города
содержали своих ратных людей: всякий служилый человек, отправляясь в поход в
чужой город, чужую область, получал от своего города деньги вперед за месяц,
а по истечении месяца город, отправивший его, высылал ему деньги в то место,
где он находился. Предводительствовать ополчением  северных  городов  Скопин
прислал воеводу Вышеславцева, который разбил тушинцев, взял у  них  Романов,
Пошехонье; Молога и Рыбинск присягнули  также  царю  Василию;  собрав  тысяч
сорок ратников,  Вышеславцев  двинулся  из  Романова  и  поразил  тушинского
воеводу Тишкевича, следствием чего было занятие Ярославля и Углича.  Вятчане
писали пермичам, что в Арзамасе,  Муроме,  Владимире,  Суздале  и  в  других
городах всякие люди хотят государю  добить  челом  и  крест  целовать,  ждут
только прихода боярина и воеводы Федора Ивановича Шереметева, которому  царь
Василий велел оставить осаду Астрахани и идти на север по Волге,  приводя  в
повиновение  тамошние  города,  что  Шереметев   и   исполнял   с   успехом.
Действительно, муромцы, снесясь с нижегородским воеводою Алябьевым, впустили
его  к  себе  в  город,  и  владимирцы,  как  скоро  узнали  о   приближении
нижегородского войска, тотчас встали против тушинцев. Воевода их  Вельяминов
упорствовал в верности Лжедимитрию;  владимирцы  схватили  его  и  повели  в
соборную  церковь,  чтобы   там,   исповедовавшись   и   причастившись,   он
приготовился к смерти. Протопоп  собора,  совершив  таинства,  вывел  его  к
народу и сказал: "Вот враг Московского государства!" Тогда всем миром побили
Вельяминова камнями,  поцеловали  крест  царю  Василию  и  начали  биться  с
воровскими людьми, не щадя голов своих.  В  известии  об  этом  событии  нас
останавливает торжественность, какою оно сопровождалось: здесь мы  не  видим
буйного восстания черни, которого следствием обыкновенно бывают  немедленные
насилия,  убийства;  народ,  который  удержал  свой   порыв,   который   дал
обвиненному время христиански приготовиться к смерти, этот народ  действовал
в полном сознании, умерщвлял не человека ему ненавистного;  нет,  он  оказал
уважение к этому человеку, а казнил воеводу - изменника  государству.  Здесь
останавливают нас также слова протопопа о Вельяминове: "Вот враг Московского
государства!" Эти слова  показывают,  что  владимирцы  уже  поняли  значение
Тушина  и  его  приверженцев,  воров,   которые   грозят   гибелью   наряду,
поддерживаемому государством; протопоп  не  говорит:  вот  враг  московского
государя! Ибо в это время для городов вопрос о правах Димитрия и Шуйского не
был  решен,  они  вообще  стараются  его  обходить,  для  них  борьба  между
царями-соперниками - Димитрием и Шуйским  исчезает,  остается  борьба  между
началами  общественным  и  противуобщественным.  Впрочем,  не  везде  жители
северных городов поступали  подобно  владимирцам:  в  Костроме  самозванцева
воеводу, князя Дмитрия Мосальского, долго мучили и  потом,  обрубив  руки  и
ноги, утопили в реке.
   Летописец прав, сказав, что владимирцы начали биться с воровскими людьми,
не щадя голов своих; то же свидетельствуют и враги их:  суздальские  воеводы
самозванцевы - Плещеев и Просовецкий  пишут  Сапеге,  что  они  "ходили  под
Владимир вместе с Лисовским и хотя побили под городом изменников государевых
и город осадили, однако взять его не могли, потому что  там  изменники  сели
насмерть; мало того, рассылают во все  понизовые  города  воровские  грамоты
прельщать и приводить к присяге  Шуйскому".  В  том  же  письме  суздальские
воеводы объясняют и причины, побудившие владимирцев сесть насмерть в  осаде:
"Пахолики литовские и козаки, стоя  в  Суздале,  воруют,  дворянам  и  детям
боярским, монастырям и посадским людям разорение и насильство великое, женок
и девок берут, села государевы, дворянские и детей боярских  и  монастырские
вотчины выграбили и пожгли, и нам от пахоликов  и  козаков  литовских  позор
великий: что  станем  о  правде  говорить,  о  государевом  деле,  чтоб  они
государевы земли не пустошили, сел не жгли, насильства и смуты  в  земле  не
чинили; и они нас, холопей  государевых,  позорят,  ругают  и  бить  хотят".
Воеводы  уведомляют  также  о  насилиях  Лисовского,  который  под   пустыми
предлогами отнимает свободу у людей и грабит их, тогда как они ни в чем пред
государем не виноваты. Но из этих суздальских воевод, которые  так  жалуются
на Лисовского, один, именно  Просовецкий,  имел  также  дурную  славу  между