жителями северных городов. Произведенный из козацких  атаманов  в  стольники
при тушинском дворе, Просовецкий сначала был воеводою города Луха,  и  когда
узнали, что самозванец назначает его в  Суздаль  воеводою  на  место  Федора
Плещеева, то жители Суздаля писали Сапеге: "Государя царя и  великого  князя
Димитрия Ивановича всея Руси  гетману,  пану  Яну  Петру  Павловичу  Сапеге,
каштеляновичу киевскому,  старосте  усвятскому  и  керепецкому,  бьют  челом
холопи государевы суздальцы, дворяне и дети боярские, всем городом. Слух  до
нас дошел, что государь велел быть окольничему и воеводе Федору  Кирилловичу
(Плещееву) к себе в полки,  а  у  нас  в  Суздале  быть  в  воеводах  Андрею
Просовецкому да суздальцу Нехорошему Бабкину; и ты, государь, сам  жалуй,  а
государю будь печальник, чтоб у нас государь велел  быть  по-старому  Федору
Кирилловичу Плещееву, чтобы нам  службишки  свои  не  потерять.  А  если  ты
милости не покажешь, а государь не пожалует, Федора  Кирилловича  к  себе  в
полки возьмет, то мы всем городом, покинув матерей, жен и детей, к тебе и  к
государю идем бить челом, а с Андреем Просовецким и Нехорошим Бабкиным  быть
не хотим, чтобы государевой  службе  порухи  не  было  и  нам  до  конца  не
погибнуть". Суздальцы, как видно, были успокоены тем, что Плещеев остался  у
них первым воеводою, а  Просовецкий  сделан  вторым.  Понятно  после  этого,
почему и ярославцы, подобно владимирцам, решились сесть  в  осаде  насмерть.
Весною 1609 года тушинцы под начальством Наумова  и  Будзила  двинулись  под
Ярославль; четыре дня ярославцы  не  пускали  их  переправиться  через  реку
Пахну, в миле от города; потеряв надежду одолеть ярославцев  здесь,  тушинцы
ушли, переправились через реку выше, зашли в тыл ярославцам и  поразили  их;
но когда приблизились к ярославскому  посаду,  то  опять  встретили  упорное
сопротивление; тут были стрельцы архангельские, в числе 600, и сибирские,  в
числе 1200; тушинцам удалось наконец ворваться в посад, но города взять  они
не могли и  ушли,  боясь  Скопина,  хотя  Ярославль  был  им  "больнее  всех
городов", по выражению ярославцев. Здесь надобно заметить, что  тушинцы,  не
имея успеха при осаде городов,  успешнее  действуют  в  чистом  поле  против
нестройных масс восставшего народонаселения, не  имевшего  вождей  искусных.
Так, поляки, потерпевшие неудачи  под  Владимиром  и  Ярославлем,  разбивали
наголову земские полки в разных местах.
   Но в то время как  на  севере  завязалась  борьба  между  общественным  и
противуобщественным элементами народонаселения, когда земские люди  восстали
за Московское государство, в каком положении находилась Москва  и  ее  царь,
которому снова начали присягать северные города?  Здесь  царем  играли,  как
детищем, говорит современник-очевидец. Требование службы и верности  с  двух
сторон, от двух покупщиков, необходимо возвысило  ее  цену,  и  вот  нашлось
много людей, которым  показалось  выгодно  удовлетворять  требованиям  обеих
сторон и получать двойную плату. Некоторые, целовав крест в Москве Шуйскому,
уходили в Тушино, целовали там крест самозванцу и, взяв  у  него  жалованье,
возвращались назад в Москву; Шуйский принимал их ласково,  ибо  раскаявшийся
изменник был для него дорог: своим  возвращением  он  свидетельствовал  пред
другими  о  ложности  тушинского  царя   или   невыгоде   службы   у   него;
возвратившийся получал награду, но скоро узнавали, что он отправился опять в
Тушино требовать жалованья от Лжедимитрия.  Собирались  родные  и  знакомые,
обедали вместе, а после обеда одни отправлялись во дворец к царю Василию,  а
другие ехали в Тушино. Оставшиеся в Москве  были  покойны  насчет  будущего:
если одолеет тушинский царек, думали они, то у него наши  братья,  родные  и
друзья, они нас защитят;  если  же  одолеет  царь  Василий,  то  мы  за  них
заступимся. В домах и на  площадях  громко  рассуждали  о  событиях,  громко
превозносили тушинского царя, громко радовались его успехам; многие знали  о
сборах в Тушино, знали, что такие-то  и  такие  люди,  оставаясь  в  Москве,
радеют самозванцу, но не говорили о них Шуйскому; тех же, которые  говорили,
называли клеветниками и шепотниками. На сильного никто не смел сказать,  ибо
за него нашлось бы много заступников,  без  воли  которых  Шуйский  не  смел
казнить его, но на слабого, не родного сильным, донос шел беспрепятственно к
царю, и виновный подвергался наказанию, вместе с виноватым казнили иногда  и
невинных; Шуйский, говорят, верил не тем, кто носил службу на лице и на теле
но тем, кто носил ее на языке.
   Но хотя Шуйского не любили в Москве, однако люди земские не хотели менять
его на какого-нибудь другого боярина, тем  менее  на  царя  тушинского,  ибо
хорошо знали,  чем  грозит  его  торжество.  Вот  почему  попытки  свергнуть
Шуйского не удавались. Первая попытка сделана была 17 февраля 1609  года,  в
субботу на маслянице, известным уже нам Григорием Сунбуловым, князем Романом
Гагариным и Тимофеем  Грязным,  число  сообщников  их  простиралось  до  300
человек. Они прежде  всего  обратились  к  боярам  с  требованием  свергнуть
Шуйского, но бояре не взялись за это дело и разбежались по домам ждать конца
делу; один только  боярин,  князь  Василий  Васильевич  Голицын,  явился  на
площадь. Заговорщики кинулись за патриархом в Успенский собор  и  требовали,
чтобы шел на Лобное место; Гермоген не хотел идти, его потащили, подталкивая
сзади, обсыпали его песком, сором,  некоторые  схватывали  его  за  грудь  и
крепко трясли. Когда поставили его на Лобное место,  то  заговорщики  начали
кричать народу, что Шуйский избран незаконно  одними  своими  потаковниками,
без согласия земли, что кровь христианская льется за человека недостойного и
ни на что не потребного, глупого, нечестивого, пьяницу, блудника. Но  вместо
одобрительных кликов заговорщики услыхали из толпы слова: "Сел он, государь,
на царство не сам собою, выбрали его большие бояре и вы, дворяне и  служивые
люди, пьянства и никакого неистовства мы в нем не  знаем;  да  если  бы  он,
царь, вам и неугоден был, то нельзя его  без  больших  бояр  и  всенародного
собрания с царства свести". Тогда заговорщики стали кричать: "Шуйский  тайно
побивает и в воду сажает братью нашу, дворян и детей боярских, жен и  детей,
и таких побитых с две тысячи".  Патриарх  спросил  их:  "Как  же  это  могло
статься, что мы ничего  не  знали?  В  какое  время  и  кто  именно  погиб?"
Заговорщики продолжали кричать: "И теперь повели многих нашу братью сажать в
воду, за это мы и стали". Патриарх опять спросил: "Да кого же именно  повели
в воду сажать?" В  ответ  закричали:  "Мы  послали  уже  ворочать  их,  сами
увидите!"  Потом  начали  читать  грамоту,  написанную  ко  всему  миру   из
московских полков от русских людей: "Князя-де Василья Шуйского одною Москвою
выбрали на царство, а иные города того не ведают, и  князь  Василий  Шуйский
нам на царстве не люб и для него кровь льется и земля не умирится: чтоб  нам
выбрать на его место другого царя?" Патриарх начал  говорить:  "До  сих  пор
Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые города не
указывали, а указывала Москва всем городам; государь царь  и  великий  князь
Василий Иванович возлюблен и избран  и  поставлен  богом  и  всеми  русскими
властьми и московскими боярами и вами, дворянами, всякими людьми всех  чинов
и всеми православными христианами, изо всех городов на его царском  избрании
и поставлении были в то время люди многие, и крест ему,  государю,  целовала
вся земля, присягала добра ему хотеть,  а  лиха  не  мыслить;  а  вы  забыли
крестное целование, немногими людьми восстали на царя, хотите его без вины с