город, не сходя  с  коней,  безо  всякого  вреда  для  жителей.  Польское  и
московское войско соединились у Коломенской заставы  и  пошли  к  Угрешскому
монастырю, но из Москвы успели уведомить Лжедимитрия  об  опасности,  и  тот
бежал в  Калугу  с  женою  и  Заруцким,  который  перешел  на  его  сторону,
рассорившись с Жолкевским за то, что  гетман  не  хотел  дать  ему  главного
начальства над русским войском, передавшимся на имя королевича.  Не  надеясь
догнать самозванца, гетман возвратился в стан свой, а бояре - в  Москву.  На
другой день русские приверженцы  Лжедимитрия,  не  последовавшие  за  ним  в
Калугу, приехали к гетману и объявили желание  присягнуть  Владиславу,  если
только при них останутся те звания,  которые  они  получили  от  самозванца.
Жолкевский был не прочь удовлетворить этому требованию, но бояре  московские
никак не хотели на это согласиться. Извещая города о последних событиях, они
писали: "Литовские люди - Ян Сапега с товарищами и  русские  люди,  бояре  -
князь Михаил Туренин да князь Федор Долгорукий, и воровские советники  князь
Ал. Сицкий, Александр Нагой, Григорий Сунбулов,  Фед.  Плещеев,  князь  Фед.
Засекин да дьяк Петр Третьяков, и всякие служилые  и  неслужилые  люди  вину
свою государю королевичу принесли". Здесь любопытно отделение  двух  бояр  -
князя Туренина и Долгорукого от остальных приверженцев Лжедимитрия,  которые
называются воровскими советниками, как будто бы двое означенных бояр не были
также  воровскими  советниками.  Некоторые  из  этих  воровских  советников,
недовольные московским приемом, опять отъехали к самозванцу.
   Отогнав Лжедимитрия, гетман начал  настаивать  на  скорейшее  отправление
послов  к  Сигизмунду,  что  давало  ему  случай  удалить   из   Московского
государства подозрительных людей, на которых  указано  было  народу  как  на
достойных занять престол. Жолкевский начал уговаривать Голицына  принять  на
себя посольство, льстил ему, представляя, что такое великое дело должно быть
совершено именно таким знаменитым  мужем,  каким  был  он,  Голицын,  притом
уверял его, что это  посольство  даст  ему  удобный  случай  к  приобретению
особенной  милости  короля  и  королевича.   Голицын   принял   предложение.
Жолкевский от его удаления получал  двойную  выгоду:  во-первых,  удалял  из
Москвы, отдавал в руки королевские искателя престола; во-вторых,  удалял  из
Москвы самого видного по способностям и деятельности боярина,  с  остальными
легко было управиться. Михаил Федорович Романов, носивший в это время звание
стольника, был еще  очень  молод,  и  потому  его  нельзя  было  включить  в
посольство; тогда гетман постарался, чтоб послом  от  духовенства  назначили
отца Михаилова, митрополита Филарета; Жолкевский представлял, что  на  такое
важное  дело  нужно  послать  человека,  не  только  по  званию,  но  и   по
происхождению знаменитого, а последнему условию вполне  удовлетворял  только
один Филарет. Уведомляя короля о присяге  Москвы  Владиславу,  гетман  писал
ему: "Один бог знает, что в  сердцах  людских  кроется,  но,  сколько  можно
усмотреть, москвитяне искренно желают, чтобы королевич у них царствовал. Для
переговоров о крещении и других  условиях  отправляют  к  вашей  королевской
милости князя Василия Голицына с товарищами; переговоры эти не будут трудны,
потому что Голицын, пришедши к патриарху с другими боярами, объявил ему, что
"о крещении они будут бить челом, но если бы даже король и  не  исполнил  их
просьбы, то волен бог да господарь, мы ему уже крест целовали  и  будем  ему
прямить"". Удаливши чрез посольство Голицына и  отца  Михайлова,  Жолкевский
распорядился и насчет бывшего царя Василия, который мог быть  также  опасен,
ибо патриарх не считал его монахом: по  настоянию  гетмана  бояре  отправили
Василия в Иосифов Волоколамский монастырь, а братьев его  -  в  Белую,  чтоб
отсюда удобнее было переслать их в Польшу; патриарх, кажется, догадывался об
этом намерении и настаивал, чтоб Шуйского отвезли в Соловецкий монастырь, но
тщетно. Царицу Марию заключили в суздальском Покровском монастыре.
   Филарет и Голицын отправились в челе посольства; между остальными членами
его были: окольничий князь Мезецкий,  думный  дворянин  Сукин,  думный  дьяк
Томила Луговской, дьяк Сыдавный-Васильев; из духовных - спасский архимандрит
Евфимий, троицкий келарь Авраамий Палицын и другие; к ним присоединены  были
выборные из разных чинов люди; число лиц  посольства  простиралось  до  1246
человек. Послам дан был такой наказ: 1)  требовать,  чтоб  Владислав  принял
греческую  веру  в  Смоленске  от   митрополита   Филарета   и   смоленского
архиепископа Сергия, чтоб пришел в Москву православным; 2) чтобы  Владислав,
будучи на престоле, не сносился с папою о  делах  веры,  а  только  о  делах
государственных; 3) если кто-нибудь из людей Московского государства захочет
по своему малоумию отступить от греческой веры,  таких  казнить  смертию,  а
имение их отписать в казну; следовательно, здесь сделано исключение из  того
условия договора, по которому имение у преступников не отбиралось, но шло  к
наследникам; 4) чтоб королевич взял с собою из Польши  немногих  необходимых
людей; 5) прежнего титула  московских  государей  не  умалять;  6)  жениться
Владиславу в Московском государстве на девице греческого закона; 7) города и
места, занятые поляками и вором, очистить  к  Московскому  государству,  как
было до Смуты и как условлено с гетманом; 8)  полякам  и  литовцам,  которые
приедут с Владиславом, давать поместья внутри государства, а не в порубежных
городах. Цель условия ясна: поляки, владея порубежными местами, легко  могли
завести их за Польшу; 9) всех пленников, взятых в Московском государстве  во
время Смут, возвратить без выкупа; 10) король должен отступить от Смоленска,
на посаде и в уезде никакого насилия не делать; 11) на будущий  сейм  должны
приехать московские послы, в присутствии которых вся Речь Посполитая  должна
подкрепить великое утверждение между двумя государствами.
   На случай неодолимого сопротивления с польской стороны  послам  дозволено
было  умерить  свои  требования,  именно  касательно  первой  статьи:   если
королевич на принятие православной веры в Смоленске не согласится и  отложит
это дело до прибытия своего в Москву,  где  примет  решение,  постановленное
духовенством православным и латинским, то послы должны отвечать, что  у  них
на такой случай нет наказа, просить позволения  переписаться  с  патриархом,
боярами и всею землею,  а  королевича  просить  идти  немедленно  в  Москву,
прибавлено, чтобы послы не спорили о вере с панами или учителями латинскими.
Касательно четвертой статьи послы должны были настоять, чтобы  Владислав  не
привозил с собою больше пятисот человек  поляков.  Касательно  титула  послы
могли согласиться, что Владислав постановит о нем  окончательное  решение  в
Москве по приговору патриарха, бояр и всех думных людей. Статью  о  женитьбе
послы могли изменить так: Владислав не может жениться без совета  патриарха,
всего духовенства, бояр и думных людей. Послы не должны были соглашаться  на
вознаграждение короля за подъем и  на  уплату  жалованья  польскому  войску,
бывшему при воре с Сапегою, не должны были соглашаться на построение костела
в Москве, на оставление польских чиновников в порубежных русских городах  до
совершенного успокоения государства; должны были уклониться от переговоров о
порубежных спорных делах, "чтоб за тем большому делу  мешкоты  не  было".  В
случае  же  упорного  настаивания  с  польской  стороны  насчет   означенных
последних пунктов послы должны были отвечать, что они не имеют о них  наказа
и потому решение этих дел  должно  оставить  до  будущих  переговоров  между