все-таки нехорошо иметь в доме нечестного человека.
     - Ты  не  понимаешь  этого,  дитя, - возразил Керавн. - Для нас жизнь и
честность  -  понятия  равнозначащие; но раб... Царь Антиох, говорят, сказал
однажды,  что, кто желает, чтобы ему хорошо служили, тот должен взять к себе
в услужение мошенника.
     Когда  Арсиноя,  привлеченная  песней  своего милого, вышла на балкон и
отец  прогнал  ее  оттуда  назад  в  комнату,  то  он  не сделал ей сурового
выговора; напротив, он погладил ее по щеке и сказал, ухмыляясь:
     - Мне  кажется,  что  мальчишка  привратника,  которого  я  однажды уже
выпроводил  за  дверь,  ищет встречи с тобой с тех пор, как тебя выбрали для
роли  Роксаны.  Бедняга!  Мы  имеем теперь в виду совсем другого жениха, моя
девочка.   Что,   если   бы   богатый   Плутарх   прислал  эти  розы,  чтобы
приветствовать  тебя  не  от  своего  собственного  имени, а от имени своего
сына?  Я  знаю,  что  ему  очень  хотелось  бы  женить  его,  но  для  этого
разборчивого  господина  до  сих  пор  ни одна из александрийских девушек не
казалась достаточно красивою.
     - Я  не  знаю  его,  да и он вовсе не думает обо мне, бедной девушке, -
возразила Арсиноя.
     - Ты  думаешь?  - спросил Керавн, улыбаясь. - Мы так же знатны, а может
быть,  даже  и  познатнее  Плутарха,  и  самая  красивая подходит для самого
богатого.  Что  ты сказала бы, дитя, о длинной волнующейся пурпурной одежде,
о колеснице с белыми конями и скороходами впереди?
     За  завтраком  Керавн  выпил  два  стакана  крепкого  вина,  в  которое
позволил Арсиное влить только несколько капель воды.
     В  то  время  как  Арсиноя  завивала  ему  волосы,  в  комнату  влетела
ласточка.   Это   было  счастливое  предзнаменование,  которое  подняло  дух
смотрителя.
     В  великолепном  наряде  и  с  туго  набитым  кошельком,  он только что
собирался  выйти,  чтобы  отправиться  в  заседание  Совета  в сопровождении
своего  нового  раба, когда этот последний ввел в комнату портного Софилла с
его помощницей.
     Софилл   просил   позволения   примерить  его  дочери  костюм  Роксаны,
заказанный для нее супругой префекта.
     Керавн  принял его с величественным снисхождением и позволил ему ввести
с собою и раба, который нес за ним большой узел с платьями.
     Позвали Арсиною, находившуюся при детях.
     Она  почувствовала  смущение  и  беспокойство  и охотно предоставила бы
свою  роль  какой-нибудь  другой  девушке,  но  все-таки ее привлекали новые
наряды.
     Портной  попросил Арсиною, чтобы она приказала своей служанке одеть ее.
Его  помощница,  говорил  он, будет присутствовать при этом, так как платья,
сметанные  покамест  наскоро,  выкроены  не  по  простому  греческому,  а по
азиатскому образцу.
     - Твоя  горничная, - сказал он в заключение, обращаясь к Арсиное, - еще
сегодня  может  научиться,  как  она  должна  одевать  тебя,  когда наступит
великий день.
     - Горничной  моей  дочери  нет дома, - возразил Керавн, хитро подмигнув
Арсиное.
     - О,  мне  не нужно никакой помощи! - вскричала закройщица. - Я искусна
также в причесывании волос и охотно помогу такой красивой девице.
     - И  работать  на  нее  -  наслаждение,  -  прибавил  Софилл.  - Другие
становятся  красивыми  благодаря  одеждам,  которые  они  носят, а твоя дочь
украсит сама все, что бы она ни надела.
     - Ты  вежливый  человек,  -  заметил  Керавн,  между  тем  как  Арсиноя
удалилась с помощницей портного.
     - В  сношениях  с  большими  господами  научишься  многому,  -  отвечал
Софилл.  - Знатные дамы, оказывающие честь своими заказами, желают не только
видеть,  но  и  слышать,  что  они  нравятся. К сожалению, между ними есть и
такие,  которых  боги  скудно  одарили  прелестями, и они-то именно и желают
слышать  самые  льстивые  слова.  Бедный радуется больше богатого, когда его
считают человеком со средствами.
     - Хорошо  сказано!  - вскричал Керавн. - Я сам не очень богат для моего
происхождения  и  не тешусь тем, что живу по своим средствам, а все-таки моя
дочь...
     - Госпожа  Юлия выбрала для нее самые дорогие материи, как и следовало,
как подобает для такого случая, - сказал портной.
     - Совершенно верно, однако же...
     - Что, господин?
     - Однако  же  празднество  пройдет,  а  моя  дочь,  теперь уже взрослая
девушка,  должна  являться и дома, и на улице в приличных, красивых, хотя бы
и не очень дорогих платьях.
     - Я уже сказал, что истинная прелесть не нуждается в пышных нарядах.
     - Не согласишься ли ты работать для нее и за более умеренные цены?
     - С  радостью.  Я и без того обязан тебе благодарностью, потому что все
будут удивляться ей в роли Роксаны и будут спрашивать о ее портном.
     - Ты  человек,  мыслящий  правильно.  Сколько  ты потребовал бы за одно
платье?
     - Об этом мы можем поговорить после.
     - Нет, нет, убедительно прошу тебя...
     - Позволь  мне сперва подумать о твоем предложении. Шить простые платья
труднее,  гораздо  труднее, и они идут красавицам лучше, чем пышные парадные
одеяния.  Но  пусть  кто-нибудь попробует втолковать это женщинам! Многие из
них  ездят  в  своем  экипаже,  носят  богатые платья и драгоценные каменья,
чтобы  прикрыть  ими  не  только свое тело, но и растраченное благосостояние
своего дома.
     Такие  разговоры  вели  между  собой  Керавн  и  портной.  В  это время
помощница  последнего  обвивала  волосы Арсинои нитками поддельного жемчуга,
которые  она  принесла  с  собой,  и  прилаживала к ней, зашпиливая, дорогие
желтые и голубые одежды азиатской царевны.
     Арсиноя  сначала  держалась  тихо  и  застенчиво.  У  нее  не  было уже
особенной   охоты   наряжаться   для   других   людей,  кроме  Поллукса.  Но
приготовленные  для  нее  платья  были так прекрасны, и закройщица так умела
выделить все красоты ее фигуры!
     Усердно  занятая  своим  делом, ловкая мастерица бросала разные веселые
шутки,  с  ее губ срывались по временам слова восторженного удивления; скоро
увлеклась и Арсиноя и с удовольствием приняла участие в работе закройщицы.
     Каждый  куст,  который  весна украшает цветами, как будто радуется; так
же  и  эта  наивная  девушка, разряженная так великолепно, радовалась теперь
своей  собственной  красоте и прекрасным вещам, в которых она нравилась себе
сверх всякой меры.