успокоить свое громко бившееся сердце.
     Он снова предался бесплодным размышлениям.
     Время   проходило,  и  между  настоящим  моментом  и  предстоявшим  ему
действием  оставалось  только  половина или три четверти часа. Это он сказал
самому  себе,  и  его  ленивый  мозг  начал работать энергичнее и внушил ему
мысль  притвориться  больным  и призвать императора к своей постели. Но ведь
Адриан  был  врач  и должен был узнать, что Антиной здоров; а если бы Адриан
все-таки поддался обману, то он, Антиной, оказался бы обманщиком.
     Эта  мысль  наполнила  его  отвращением  к  самому себе и страхом перед
будущим.  Однако  же  она  была  единственной  мыслью, подававшей надежду на
успех.  Вскочив от тревожного волнения и бегая взад и вперед между амбарами,
он не мог придумать никакого другого плана.
     Как быстро летели минуты!
     Третий  час пополуночи был совсем близко, и Антиною едва оставалось еще
время  для  того, чтобы поспешить во дворец, броситься в постель и позвать к
себе Мастора.
     Растерявшись  от  волнения,  шатаясь,  как  пьяный,  он побежал назад к
старой  башне,  к  стене  которой прислонил свой факел, и посмотрел вверх на
каменные ступени.
     И  вот  в  его  уме  пробежала мысль подняться по ним и затем броситься
вниз.
     Какое значение имеет он со своей ничтожной жизнью?
     Его  падение, его крик вызовут императора вниз с обсерватории, и что он
не  оставит  своего  окровавленного  любимца  без перевязки, без ухода - это
Антиной  знал,  на  это  он положительно мог рассчитывать. Затем, находясь у
его  постели, Адриан окружил бы своими заботами, может быть, умирающего, но,
во всяком случае, не обманщика.
     Решившись  на  самое  крайнее  средство,  Антиной  крепче  стянул пояс,
обхватывавший  его  хитон  над  бедрами,  и  еще раз вышел на воздух, чтобы,
взглянув  на  небо, определить час. Он увидел серп убывающей луны, той самой
луны,  полный  круг  которой  отражался в море, когда он бросился в воду для
спасения  Селены.  В  его уме с осязательной ясностью выступил образ бледной
девы.  Ему  казалось,  будто  он  снова держит ее в своих объятиях, видит ее
лежащею  на  постели и вторично прикасается губами к ее холодному лбу. Затем
это  видение  внезапно  исчезло,  вместо  него  явилась  страстная  тоска по
Селене,  и  он  сказал себе, что не может расстаться с жизнью, не повидав ее
еще раз.
     В нерешимости он огляделся вокруг.
     Перед ним стояла самая большая из прилегавших к обсерватории кладовых.
     С  факелом  в  руке он прошел мимо ее отворенной двери. В этом обширном
помещении  сложены  были  ящики  и  сундуки,  пакля,  льняное  семя, солома,
рогожи,   служившие   для   упаковки   мебели,   посуды   и   художественных
произведений,  которые  недавно были доставлены для украшения дворца. Это он
знал,  и  когда  он  снова  посмотрел  на  звезды  и  увидал, что второй час
пополуночи  совсем  уже приближается к концу, то в его уме блеснула страшная
мысль,  и  без  раздумья,  не задавая себе вопроса о последствиях, он бросил
факел в открытое и до самой крыши наполненное горючим материалом строение.
     Скрестив  руки,  неподвижный,  Антиной  наблюдал  быстро  разгоравшееся
пламя,  поднимающийся  дым,  борьбу  и спокойное, неравномерное, кружащееся,
подобно  вихрю,  смешение  черного чада со светом пламени, победу огня и его
языки, вырывавшиеся из всех отверстий сарая.
     Запылала  уже  крыша  из  пальмовых  стволов  и камыша, когда Антиной с
громким  криком:  "Пожар,  пожар,  горим!"  -  бросился  в башню и вбежал по
ступеням, которые вели в обсерваторию царственного астронома.


VI

     Пир,  который  давал Вер в ознаменование дня своего рождения, затянулся
далеко за полночь.
     Кроме   знатных   и   ученых   римлян,   сопровождавших   императора  в
Александрию, в числе гостей претора были и знаменитейшие александрийцы.
     Великолепный  ужин  давно  уже  кончился, но кувшин за кувшином все еще
наполнялись и осушались.
     Роль  распорядителя  пиршества  гости  единогласно  предоставили самому
Веру.  Украшенный  великолепным  венком,  он  покоился  на ложе собственного
изобретения,  сложенном  из  четырех  тюфяков  и  усыпанном  лепестками роз.
Занавес  из  газа защищал его от комаров и мух, ковер, сплетенный из стеблей
и  цветов  лилий,  покрывал его ноги и веял ароматом на него и на прекрасную
певицу, возлежавшую рядом с ним.
     Прелестные  мальчики, наряженные амурами, прислуживали ему, ловя каждый
взгляд "поддельного Эрота".
     Как лениво покоился он на мягких подушках!
     Однако  же  он зорко следил за всем, и если при устройстве пиршества он
приложил   немало   изобретательности,   то   во   время  его  сохранял  всю
свойственную ему предусмотрительность.
     Так  же,  как  на  пирах, которые Адриан устраивал в Риме, здесь сперва
авторы  читали  краткие  отрывки  из  своих новых трактатов и стихотворений;
затем  следовало представление веселой комедии, далее Гликера, знаменитейшая
певица   в   городе,   звонким,   как   колокольчик,   голосом  пропела  под
аккомпанемент  арфы дифирамб, а виртуоз Александр исполнил музыкальную пьесу
на  тригонезакружился под звуки тамбурина и двойных флейт.
     ______________
     струнами разной длины.

     За  каждым  новым  представлением  следовали  громкие одобрения. Каждая
новая  кружка  вина  вызывала  новую  бурю  веселья, вырывавшуюся в открытую
кровлю  вместе  с  запахом  цветов  и  ароматических эссенций, курившихся на
красивых алтарях.
     Вино,  изливавшееся  в  честь  богов  на  каменный  пол, уже образовало
большие  лужи,  крики  заглушали  музыку  и пение, веселый пир превратился в
оргию.
     Вер  поощрял  молчаливых и праздных к более деятельному участию в общем
удовольствии   и   подстрекал   шумно  веселившихся  к  все  более  и  более
необузданному  разгулу.  При  этом  он  пил  с  каждым, кто провозглашал его
здоровье,  весело  разговаривал  с находившейся возле него певицей, бросал в
молчаливые  группы какое-нибудь воспламеняющее шутливое слово и одновременно
показывал  возлежавшим  близ  него  на  ложах  ученым, что он по возможности