Вер  сбросил  с ног покрывало из лилий, разорвал пополам защищавшую его
газовую сетку и крикнул запыхавшемуся слуге:
     - Колесницу,  сейчас  колесницу!  До свидания, до какого-нибудь другого
вечера.  Благодарю  вас, друзья, благодарю за честь, которую вы оказали мне;
я должен ехать на Лохиаду.
     Одновременно  с  Вером,  который, не набросив даже паллия, быстро исчез
из  залы  и  разгоряченный,  в чем был, выбежал на прохладный ночной воздух,
вскочила  и  большая часть гостей, оставив дом, чтобы посмотреть на зарево и
послушать  новости.  Только  очень  немногие  из  них  отправились  на место
пожара, чтобы помочь тушившим гражданам.
     Многие сильно опьяневшие бражники остались на своих ложах.
     Когда   Фаворин  и  александрийцы  поднялись  со  своих  подушек,  Флор
вскричал:
     - Никакой  бог  не вытащит меня отсюда, если бы даже сгорел и весь дом,
и  Александрия,  и Рим, да, пожалуй, и все местечки и страны на земле! Пусть
горит  все!  Римская  империя  все  равно  не  может  стать  более великой и
совершенной,  чем при императорах. Пусть все горит, как куча соломы, мне это
безразлично, я останусь здесь и буду пить.
     На  сцене  прерванного  пира  царствовал  невообразимый беспорядок. Вер
между тем спешил к Сабине, чтобы известить ее о случившемся.
     Бальбилла  первая  заметила  пожар,  и  даже  в самом его начале, когда
после  прилежной  ночной работы, перед тем как лечь в постель, посмотрела на
море.  Она тотчас же поспешила вон из дома, крикнула: "Пожар!" - и принялась
искать кого-нибудь из слуг, чтобы велеть разбудить Сабину.
     Вся  Лохиада  сияла  пурпурным  и золотым пламенем. Она составляла ядро
широко  раскинувшегося  нежно-розового  сияния,  яркость и объем которого то
уменьшались, то увеличивались.
     Вер  нашел  поэтессу у двери, которая вела из сада в покой императрицы.
На  этот  раз  он  не  обратился  к  ней  с  обычным  приветствием, а только
торопливо спросил:
     - Уведомлена ли Сабина?..
     - Кажется, еще нет.
     - Так  вели разбудить ее. Поклонись ей от меня. Я должен отправиться на
Лохиаду.
     - Мы поедем вслед за тобой.
     - Останьтесь здесь; там вы будете мешать.
     - Я  займу  очень  мало  места  и  поеду  с  тобой.  Какое великолепное
зрелище!
     - Вечные  боги!  Пламя  поднимается  также  и  ниже  дворца,  у  гавани
императоров. Куда это запропастились колесницы?
     - Возьми меня с собой!
     - Нет, ты должна разбудить императрицу.
     - А Луцилла?
     - Вы, женщины, останетесь там, где находитесь.
     - Что  касается  меня,  то,  разумеется,  нет.  Императору, надеюсь, не
грозит опасность?
     - Едва ли. Старые плиты не могут сгореть.
     - Посмотри  только,  как это великолепно! Небо превращается в пурпурный
шатер. Прошу тебя, Вер, позволь мне сопровождать тебя.
     - Нет, прекраснейшая! Там нужны мужчины!
     - Как ты неласков!
     - Наконец-то!  Вот подъезжает колесница. Вы, женщины, останьтесь здесь.
Ты поняла меня?
     - Я не позволю никому приказывать мне и отправляюсь на Лохиаду.
     - Чтобы  видеть Антиноя в пламени?.. Подобное зрелище представляется не
каждый  день,  -  вскричал  Вер  насмешливо,  вскакивая  на  колесницу и сам
схватывая вожжи.
     Бальбилла с досадой топнула ногой.
     Она  пошла  в комнаты Сабины и окончательно решила отправиться на место
пожара.
     Императрица  не  впускала  к  себе  никого,  пока  не  была одета, даже
Бальбиллу.  Служанка  сообщила, что хотя Сабина и встанет, но ее здоровье не
позволит ей выехать среди ночи.
     Поэтесса  пошла  затем  к  Луцилле  и  попросила  ее  поехать  с нею на
Лохиаду.  Луцилла тотчас же выразила свою готовность; но когда она услышала,
что  ее  муж  желает, чтобы женщины оставались в Цезареуме, то объявила, что
она  должна  повиноваться  ему,  и  попыталась удержать свою подругу. Однако
упрямая  кудрявая  головка  твердо  решилась  исполнить  свое желание именно
потому, что Вер запретил ей это, да еще и с насмешкою.
     После  краткого  объяснения  со  своей  подругой она оставила Луциллу и
пошла  к  компаньонке.  Она  рассказала  Клавдии,  в  чем дело, устранила ее
возражения  очень  решительным  приказанием,  самолично  отдала распоряжение
управляющему  дворцом  приготовить  колесницу  и приехала к горевшему дворцу
часа через полтора после Вера.
     Необозримая  многоголовая  толпа  запрудила  узкую приматериковую часть
Лохиады  и  гавань у ее подножия, где несколько складов и верфей были объяты
пламенем.
     Бесчисленное  множество  судов  кишело  вокруг.  С громкими криками и с
громадными  усилиями  пытались  вывести  в  море и убрать в безопасное место
большие  суда,  ставшие  на  якорь в императорской гавани. Вдоль и вширь все
было   ярко   освещено,   как   днем,   но  только  красноватым,  беспокойно
волновавшимся  светом.  Норд-ост дул на огонь, затрудняя работу гасителей, и
выбрасывал  жаркое  пламя.  Каждый  горевший  сарай превратился в гигантский
факел  и на дальнее расстояние освещал ночную тьму. Белый мрамор высочайшего
маяка  на острове Фаросбашни,  видный  обыкновенно  издалека,  казался  бледным  и  лишенным света.
Темные  корпуса  больших  кораблей  и рои лодок вдали были окружены огненным
мерцанием,   а  спокойное  море  у  берега,  как  зеркало,  отражало  блеск,
заливавший всю окрестность Лохиады.
     ______________
     120 м. Свет от него падал на расстояние 300 морских миль.

     Бальбилла  не  уставала  восторгаться  зрелищем  этой оживленной борьбы
самых  блестящих  красок  между  собою  и  самого яркого света с глубочайшей
тенью.  И  она  имела  время  созерцать  эту  чудную  картину, потому что ее
колесница  подвигалась  вперед очень медленно, а там, где улица направлялась
от   императорской  гавани  к  дворцу,  ее  остановили  ликторы  и  объявили
решительно, что дальше пробраться невозможно.
     Лошадьми,  испуганными  блеском пожара и теснившейся вокруг них толпой,