каждый вечер.
     Каждую  ночь  она  видела  сны,  но  они  всегда  были печальны или так
ужасны,  что  она  нередко  сама  просыпалась  от  своих пугливых стонов или
громким  криком  нарушала  крепкий  сон  Арсинои.  Отца эти испуганные вопли
никогда  не  будили, ибо он немедленно после отхода ко сну начинал храпеть и
переставал  только  тогда, когда вставал с постели Селена раньше всех в доме
(даже  раньше невольников) принималась за работу. А сегодня из-за бессонницы
приближение зари казалось ей освобождением.
     Когда  она  встала, было еще совершенно темно, но она знала, что восход
декабрьского  солнца уже недолго заставит себя ждать. Не обращая внимания на
других  спящих  и  не  давая  себе труда ходить тише или делать свое дело не
шумя,   она   зажгла   светильник,  умылась,  привела  волосы  в  порядок  и
постучалась  в  дверь  к своим старым рабам; они заспанными голосами и зевая
проговорили  "сейчас"  и  "слышим".  Селена  вошла  в  комнату  отца и взяла
кувшин, чтобы принести для него воды.
     Лучший  водоем  дворца  находился  на  маленькой  террасе,  на западной
стороне.  Он  наполнялся  водой  из городского водопровода и состоял из пяти
мраморных  чудовищ,  которые  на  своих  извивавшихся рыбьих хвостах держали
раковину,  где  покоился  бородатый  речной  бог.  Лошадиные  головы чудовищ
извергали  воду  в  большой  бассейн,  который  в  течение столетий зарастал
зелеными волокнами водяных растений.
     Чтобы  достигнуть  этого  фонтана,  Селена  должна  была  пройти  через
коридор, к которому прилегали комнаты, занимаемые императором и его свитой.
     Она  знала, что архитектор из Рима остановился в Лохиадском дворце (ибо
около  полуночи  у  нее попросили для него мяса и соли), но в каких комнатах
его поместили - этого ей никто не сказал.
     Когда  она вступила теперь на тот путь, по которому проходила ежедневно
в  один  и  тот  же  час,  в  душу ее прокралось чувство какой-то боязни. Ей
показалось,  что  здесь  как  будто  не  все  находится  в  таком  виде, как
обыкновенно;  и  когда  она  поставила  ногу  на последнюю ступень лестницы,
которая  вела  вверх  к  коридору,  и  подняла  свой  светильник выше, чтобы
посмотреть,   откуда  послышался  ей  шум,  то  увидела  в  полумраке  нечто
страшное,  что  приближалось к ней и походило на собаку, только было больше,
гораздо больше обыкновенной собаки.
     От страха у Селены застыла в жилах кровь.
     Несколько  мгновений  она  стояла точно завороженная и сознавала только
то,  что  ворчание и скрежет, которые она слышала, имеют враждебный характер
и угрожают ей.
     Наконец  она  собралась  с  духом, чтобы повернуть назад и обратиться в
бегство;  но  в  то  же  мгновение  за  нею  раздался громкий яростный лай и
послышались  быстрые  прыжки  чудовища,  которое гналось за нею по каменному
полу прохода.
     Она  почувствовала  стремительный  толчок.  Кувшин  вылетел из ее рук и
разбился  на  тысячу  черепков.  Сбитая  с  ног  какой-то теплой, шершавой и
страшной массой, она упала на землю.
     Жалобный  крик  девушки  раздался громким эхом среди пустого коридора и
разбудил спавших вблизи людей.
     - Посмотри,  что  там  такое?  -  крикнул  Адриан  своему рабу, который
тотчас же вскочил на ноги и схватился за меч и щит.
     - Собака,  кажется,  напала  на какую-то женщину, которая хотела пройти
здесь, - отвечал Мастор.
     - Оттащи  ее  назад,  но  не  бей!..  - закричал император ему вслед. -
Аргус только исполнил свой долг.
     Раб  побежал  как  можно скорее вдоль прохода и громко позвал собаку по
имени.
     Но  другой  человек  оттащил  Аргуса  от  его  жертвы.  То был Антиной,
комната  которого  находилась  у самого места этого нападения и который, как
только  услышал  лай  Аргуса  и  крик Селены, поспешил удержать пса, страшно
злого на страже и в потемках.
     Когда  показался  Мастор,  юноше  только что удалось оттащить Аргуса от
Селены,  лежавшей  на  ступенях,  которые вели к проходу. Прежде чем Антиной
добежал до нее, Аргус уже стоял над нею, ворча и скаля зубы.
     Собака,  вскоре усмиренная успокаивающими и укоризненными словами своих
друзей,  опустила  голову  и  тихо отошла в сторону. Антиной встал на колени
возле  лежавшей в обмороке девушки, на которую сквозь широкое отверстие окна
падал ранний свет пробуждавшегося утра.
     С  беспокойством всматривался юноша в бледное лицо Селены; он приподнял
ее  неподвижные  руки  вверх и искал на ее светлой одежде следы крови, но их
не оказалось.
     Заметив, что она дышит и что губы ее шевелятся, он крикнул Мастору:
     - Кажется,  Аргус только повалил ее, но не укусил. Она лишилась чувств.
Беги  скорей  в  мою  комнату  и  принеси мне голубоватую скляночку из моего
ящика с мазями, а также кубок с водой.
     Раб свистнул собаке и поспешил исполнить приказание.
     Антиной  продолжал  стоять  на  коленях  возле  безжизненной  девушки и
приподнял голову, украшенную мягкими густыми волосами.
     Как  прекрасны  были  эти  мраморно-бледные  благородные  черты,  каким
трогательным  казалось  ему  болезненное  подергивание ее губ, и как приятно
было   этому   избалованному   императорскому   любимцу,   которому   любовь
навязывалась  сама  повсюду,  где бы он ни появлялся, по собственному почину
выказать себя сострадательным и готовым помочь.
     - Очнись  же,  очнись!  - говорил он Селене. Но она не шевелилась, и он
все с большей настойчивостью и нежностью повторял: - Да очнись же!..
     Она  не слышала его призыва и оставалась без движения даже тогда, когда
он,  краснея,  накинул  на  ее  обнаженное  плечо  пеплумсобакой.
     ______________
     свободного  покроя,  обычно  застегивавшаяся  пряжкой на левом плече, правое
плечо оставалось открытым.

     В  это  время  явился  Мастор  с  водой и голубым флакончиком и, вручив
вифинцу то и другое, поспешно удалился со словами:
     - Император зовет меня.
     Антиной  положил  голову  девушки  к  себе на колени. Смочив лоб Селены
оживляющей  влагой,  он  дал  ей вдохнуть запах крепкой эссенции в склянке и
опять громким и задушевным тоном проговорил:
     - Да очнись же, приди в себя!..
     На  этот  раз  ее  бескровные  губы  раскрылись  и  показали  два  ряда
маленьких   снежно-белых   зубов;   веки,   скрывавшие  ее  глаза,  медленно