Зевсом  от  великого  потопа.  Чтобы  возродить  род людской, они, по совету
дельфийского  оракула,  бросали  позади  себя  камни.  Из  камней, брошенных
Девкалионом, возникли мужчины, а из камней, брошенных Пиррой, - женщины.

     Но  ему  не было суждено довести свою рацею до конца, потому что в залу
муз  поспешно вошел дворцовый привратник Эвфорион, отец молодого Поллукса, с
письмом в руке, которое он подал архитектору.
     - К  безотлагательному  прочтению,  -  сказал  он  при  этом,  кланяясь
художнику  с  театральным  достоинством.  -  Ликтор  префекта вручил мне это
послание,  которому  (если  бы  все  шло  согласно  моим  желаниям)  суждено
принести тебе счастье... Замолкните, паршивки, не то убью!
     Эта  угроза,  по  тону плохо гармонировавшая с обращением, рассчитанным
на  слух  великих  художников,  относилась  к  трем четвероногим грациям его
жены,  которые,  против его воли, последовали за ним и с лаем прыгали теперь
вокруг стола, где стояли скудные остатки съеденного ужина.
     Понтий любил этих собачонок и, раскрывая письмо префекта, сказал:
     - Приглашаю  этих  трех малюток в гости на остатки нашего ужина. Дай им
только  то,  что им пригодно, Эвфорион, а что покажется тебе более приличным
для твоего собственного желудка, то кушай на здоровье.
     Пока  архитектор,  сперва  бегло,  а  потом  более  внимательно,  читал
принесенное  послание,  певец  положил на тарелку несколько хороших кусочков
для  любимиц  своей  жены и наконец приблизил к своему орлиному носу блюдо с
последним оставшимся паштетом.
     - Для  людей  или для собак? - спросил он своего сына, указывая пальцем
на паштет.
     - Для   богов,   -  отвечал  Поллукс.  -  Отнеси  его  матушке.  Она  с
удовольствием хоть раз вкусит амброзии     ______________
     
     - Желаю  весело  провести вечер, - вскричал певец, поклонился осушавшим
кубки  художникам  и  вышел с паштетом и с своими тремя собачонками из залы.
Пока  он  шагал по палате своими длинными ногами, Папий вновь поднял кубок и
начал было:
     - Итак, наш Девкалион, наш Сверхдевкалион!..
     - Извини,  -  сказал Понтий, - если я перебью твою речь, начало которой
обещало  так  много.  Это письмо содержит в себе важные известия. На сегодня
попойка окончена. Отложим же наш симпосий     ______________
     
     - Это не застольная речь, ибо, если скромный человек...
     Но тут Понтий вторично перебил его:
     - Титиан  пишет  мне,  что намерен приехать сегодня вечером на Лохиаду.
Он  может  явиться  каждую  минуту,  и  притом не один, а с моим собратом по
искусству  -  Клавдием  Венатором  из  Рима.  Он  будет  помогать мне своими
советами.
     - Я  еще  никогда  не  слыхал  этого  имени,  -  сказал  Папий, имевший
обыкновение интересоваться и личностью, и произведениями других художников.
     - Это  удивляет  меня,  -  возразил  Понтий, складывая двойную дощечку,
содержащую в себе уведомление, что император приедет сегодня.
     - Понимает он что-нибудь?
     - Больше, чем все мы, - отвечал Понтий. - Это знаменитость.
     - Превосходно!  -  воскликнул  Поллукс.  -  Я  охотно смотрю на великих
людей.  Когда  они  глядят тебе в глаза, то всегда кажется, будто кое-что из
их  богатства  переливается  в  тебя;  тогда  невольно  расправляешь мышцы и
думаешь:  а  хорошо  бы  когда-нибудь  дорасти  хотя бы до подбородка такого
человека.
     - Только  не предавайся болезненному честолюбию, - прервал Папий своего
ученика  тоном  увещания.  -  Не  тот  достигает  величия, кто становится на
цыпочки, а тот, кто прилежно выполняет свой долг.
     - Он-то  свой  долг  выполняет  добросовестно...  да  и  все мы тоже, -
возразил  архитектор  и  положил руку на плечо Поллукса. - Завтра с восходом
солнца  пусть  каждый  будет  на  своем  посту.  Ради моего коллеги всем вам
надлежит явиться вовремя.
     Художники встали с выражением благодарности и сожаления.
     - Продолжение  этого вечера еще за тобой, - крикнул один из живописцев,
а Папий, прощаясь с Понтием, сказал:
     - Когда  мы  соберемся снова, я покажу тебе, что разумею под застольной
речью. Она, вероятно, будет посвящена твоему римскому гостю.
     - Мне  любопытно  знать:  что  скажет он о нашей Урании? Поллукс хорошо
выполнил  свою  часть работы, а я недавно уделил для нее один часок, который
принесет  ей  пользу.  Чем проще наш материал, тем больше я буду радоваться,
если эта статуя понравится императору: ведь он сам немножко ваятель.
     - Что,  если бы это услыхал Адриан? - вмешался один из живописцев. - Он
желает  прослыть  гениальным, первым художником нашего времени. Говорят, что
он  велел  лишить  жизни  великого архитектора Аполлодоратакие  великолепные  постройки  для  Траяна.  А  за  что?  За  то,  что этот
превосходный  человек  поступил однажды с царственным пачкуном, как с плохим
архитектором, и не захотел одобрить его план храма Венеры.
     ______________
     эпохи Траяна.

     - Сплетни!  -  возразил  Понтий  на  это  обвинение. - Аполлодор умер в
темнице;   но  его  заключение  туда  имеет  мало  связи  с  его  приговором
относительно  работ  императора...  Извините меня, господа, я должен еще раз
посмотреть мои чертежи и сметы.
     Архитектор удалился, но Поллукс продолжал начатый разговор.
     - Я  только  не  понимаю, - сказал он, - каким образом человек, который
одновременно  занимается  столькими  искусствами,  как  Адриан,  и  при этом
заботится  о  государстве  и  управлении,  сверх  того,  страстный охотник и
вдобавок  предается  разному  ученому  вздору, может снова собрать свои пять
чувств,  разлетевшихся  в  разные стороны, когда ему захочется употребить их
исключительно   на   одно   какое-нибудь  искусство.  В  его  голове  должно
образоваться  нечто  вроде  только  что уничтоженного нами салата, в котором
Папий  открыл  три сорта рыбы, белое и черное мясо, устриц и еще пять других
составных частей.
     - И  кто  же  станет отрицать, - прервал его Папий, - что если талант -