Селена пожала плечами, а Арсиноя сказала:
     - Ведь  верфь  Трифона  -  там, внизу, и мы часто проходили мимо, но ни
самого  Трифона,  ни  его  сыновей  мы не знаем. Видала ли ты их, Селена? Во
всяком случае, это любезно с их стороны, что они называют нас красивыми.
     - Никто  не  имеет  права думать о вашей наружности, кроме тех, которые
будут сватать вас у меня, - угрюмо возразил смотритель.
     - Что же ты отвечал Трифону? - спросила Селена.
     - Я  сделал  то,  что  был  обязан сделать. Ваш отец управляет дворцом,
который  принадлежит  Риму  и  его  императору,  поэтому я приму Адриана как
гостя  в  этом  жилище  моих  отцов  и  по  той же причине менее, чем другие
граждане,  могу  воздержаться  от  участия  в чествовании, которое городской
Совет решил устроить в его честь.
     - Значит,  ты  разрешаешь?..  - спросила Арсиноя и приблизилась к отцу,
чтобы ласково погладить его.
     Но  Керавн  не  был расположен теперь к ласкам и отстранил ее, сказав с
досадой:  "Оставь меня!" Затем продолжал тоном, полным сознания собственного
достоинства:
     - Если  бы  на  вопрос  Адриана:  "Где  были  твои  дочери в день моего
чествования,  Керавн?"  -  я  принужден  был  ответить:  "Их не было в числе
дочерей  благородных  граждан",  это  было  бы  оскорблением  для  цезаря, к
которому,  в сущности, я питаю благорасположение. Я все это обдумал и потому
назвал  ваши  имена и обещал послать вас на собрание девиц в малый театр. Вы
встретите  там  благороднейших  матрон  и девиц города, и лучшие живописцы и
ваятели  решат,  для  какой  части  зрелищ  вы  наиболее  подходите по своей
наружности.
     - Но,  отец,  -  вскричала  Селена,  - как можем мы показаться на таком
собрании  в  своих  простых  платьях  и  где мы возьмем денег, чтобы сделать
новые!
     - В  чистых белых шерстяных платьях, красиво убранных лентами, мы можем
показаться  рядом  с  другими  девушками, - уверяла Арсиноя, становясь между
сестрой и отцом.
     - Не  это  заботит  меня,  -  возразил  смотритель дворца, - а костюмы,
костюмы.  Только  для дочерей бедных граждан город принимает расходы на свой
счет,  но нам было бы стыдно быть отнесенными к числу бедняков. Вы понимаете
меня, дети?
     - Я  не  приму  участия  в  процессии, - объявила Селена решительно. Но
Арсиноя перебила ее:
     - Быть  бедным  неудобно  и  неприятно,  но, конечно, это не позор. Для
самых  могущественных  римлян в старые времена считалось за честь, когда они
умирали  в  бедности. Наше македонское происхождение останется при нас, хотя
бы даже город заплатил за наши костюмы.
     - Молчать!  -  вскричал  смотритель.  - Уже не в первый раз я замечаю в
тебе  такой  низменный  образ  мыслей.  Человек благородный может переносить
невзгоды  бедности,  но  преимуществами,  которые  она  приносит,  он  может
наслаждаться только тогда, когда перестает быть благородным.
     Керавну  стоило  большого  труда  выразить  в понятной форме эту мысль,
которую  он,  насколько  ему  помнилось,  еще  ни  от  кого  не  слышал. Она
отзывалась  для него самого чем-то чуждым, но тем не менее вполне передавала
его  чувства.  Поэтому  он  со  всеми  признаками  изнеможения  опустился на
подушку дивана, окружавшего глубокую боковую нишу его обширной комнаты.
     В   этой   комнате,  по  преданию,  Антоний  и  Клеопатра  наслаждалась
пиршествами,  на  которых  изысканная  и  несравненная  тонкость  блюд  была
приправлена всеми дарами искусства и остроумия.
     Как  раз  на  том месте, где отдыхал теперь Керавн, должно быть, стояло
застольное  ложе  знаменитой  влюбленной  четы, так как хотя во всей комнате
каменный  пол  был  тщательно отделан, но в этом месте находилась мозаика из
разноцветных  камней, выполненная с такой красотой и с таким изяществом, что
Керавн  запретил  своим детям по ней ходить. Правда, он делал это не столько
из  уважения к великолепному произведению искусства, сколько потому, что это
запрещалось  и  ему  его  отцом, а его отцу - дедом. Картина изображала брак
Фетиды  с  Пелеемамурами.
     ______________
     всех  богов,  кроме  богини  раздора  Эриды.  Эрида  явилась  на пиршество и
бросила  яблоко  с  криком: "Самой прекрасной!" - что вызвало известный спор
между тремя богинями и повлекло за собой впоследствии Троянскую войну.

     Осушив  до  половины  свой  кубок и не скупясь на знаки отвращения (ибо
содержимое было разбавлено водою), Керавн продолжал:
     - Хотите   знать,  сколько  будет  стоить  один-единственный  из  ваших
костюмов, если только мы не захотим слишком отстать от других?
     - Сколько? - с беспокойством спросила Арсиноя.
     - Портной  Филин,  работающий  для  театра,  говорит, что меньше чем за
семьсот драхм невозможно сделать ничего порядочного.
     - Ты,  конечно,  не  думаешь  серьезно  о  таких  безумных  расходах! -
вскричала  Селена.  -  У  нас  нет ничего, и я желала бы знать: кто даст нам
взаймы?
     Арсиноя  в  смущении  смотрела  на  кончики своих пальцев и молчала; но
увлажненные слезами глаза выдавали ее волнение.
     Керавн  радовался безмолвному согласию, с которым Арсиноя, по-видимому,
разделяла  его  желание  во  что  бы  то  ни  стало  участвовать с сестрой в
представлениях.  Он  забыл,  что  только  что  упрекнул  ее  в низком образе
мыслей, и сказал:
     - У  этой  девочки  во  всем  верное  чутье. А тебя, Селена, я серьезно
прошу  помнить,  что  я  твой отец и запрещаю тебе этот наставительный тон в
разговоре  со  мною.  Ты  привыкла к нему при своем общении с детьми; там ты
можешь  употреблять  его  и впредь. Тысяча четыреста драхм кажутся с первого
взгляда  большой  суммой, но если материю и уборы, которые вам нужны, купить
с   толком,  то  после  празднества,  может  быть,  можно  будет  с  барышом
перепродать их.
     - С  барышом! - вскричала Селена с горечью. - За старые вещи не дадут и
половины  цены,  даже  четверти.  И  хоть бы ты выгнал меня из дому, но я не
хочу   способствовать  тому,  чтобы  мы  низверглись  еще  глубже  в  бездну
нищеты!.. Я не буду участвовать в играх!
     На  этот  раз  смотритель  не  вспылил,  а спокойно и не без некоторого
удовольствия  поднял  глаза  и  перевел  их с одной дочери на другую. Керавн
привык  по-своему  любить  Селену как полезное ему существо, а Арсиною - как
свое  красивое  дитя; и так как в сущности дело шло только об удовлетворении
его  тщеславия,  а  этой цели можно было достигнуть при помощи одной младшей