В  жилой комнате стояла Селена, в длинной светлой одежде и с покрывалом
на  голове,  по-видимому  собравшись  выйти  из  дому.  Младшая  сестра  ее,
приподнявшись  на  цыпочки,  опиралась  на  край  стола,  на  котором лежало
множество древних вещиц.
     Перед  нею  стоял  какой-то  финикиец, мужчина средних лет, державший в
руке   стакан   с   прекрасной  резьбой,  из-за  которого  он,  по-видимому,
торговался  с девушкой. Керавн заходил к другому антиквару, но не застал его
и  оставил  в  лавке  записку,  чтобы  Хирам зашел к нему на Лохиаду, где он
увидит   ценные   древности.   Финикиец   явился   до  возвращения  Керавна,
задержавшегося   на  заседании  Совета,  и  теперь  Арсиноя  показывала  ему
сокровища своего отца и хвалила их достоинства с большим красноречием.
     К  сожалению,  Хирам  предлагал  за  них  цену  немногим  большую,  чем
Габиний, так бесцеремонно прогнанный вчера Керавном.
     Селена  с  самого  начала  была  уверена  в  неудаче  и желала поскорее
положить  конец  этому  торгу, так как приближался час, в который она должна
была  идти  с Арсиноей в папирусную мастерскую. На отказ сестры, не желавшей
сопровождать  ее, и на просьбы рабыни о том, чтобы она поберегла, по крайней
мере на сегодня, свою больную ногу, она твердо отвечала: "Я иду".
     Появление  Антиноя  привело  девушку  в  некоторое беспокойство. Селена
тотчас  же  узнала  его;  Арсиноя  нашла его красивым, но неловким; продавец
художественных   произведений   смотрел   на  него  с  изумлением  и  первый
поклонился ему.
     Антиной  ответил  на  это  приветствие,  поклонился  сестрам  и  затем,
обращаясь к Селене, сказал:
     - Мы  слышали,  что у тебя поранена голова и повреждена нога. И так как
мы  виноваты в твоем несчастье, то желали бы предложить тебе этот флакончик,
который содержит в себе хорошее лекарство против подобных повреждений.
     - Благодарю  тебя,  -  отвечала девушка, - но я чувствую себя опять так
хорошо, что думаю выйти из дому.
     - Это тебе не следовало бы делать, - настойчиво упрашивал Антиной.
     - Я должна, - решительно ответила Селена.
     - Так  оставь  у  себя, по крайней мере, флакон, чтобы делать примочки,
когда ты вернешься домой. Десять капель на один кубок с водой.
     - Я могу попробовать это лекарство, когда вернусь.
     - Сделай  это,  и  ты  увидишь,  как  целебна  эта  эссенция. Ты уже не
сердишься на нас?..
     - Нет.
     - Это  радует  меня!..  -  сказал  Антиной и посмотрел на Селену своими
большими задумчивыми глазами, полными сдержанной страсти.
     Ей  не  понравился  этот  взгляд,  и холоднее, чем прежде, она спросила
вифинца:
     - Кому я должна отдать этот флакончик, когда он будет опорожнен?
     - Прошу  тебя,  оставь  его  у  себя.  Он  изящен и приобретет для меня
двойную цену, когда будет принадлежать тебе.
     - Он красив, но я не желаю никакого подарка.
     - Так  разбей  его,  когда  он  будет  не  нужен тебе. Ты до сих пор не
простила нам скверной проделки нашего пса, и мне это очень прискорбно!..
     - Я не сержусь на тебя. Арсиноя, вылей лекарство в какую-нибудь чашку.
     Младшая  дочь  Керавна  тотчас  исполнила  это  приказание  и,  заметив
красоту  флакончика  и  разнообразие красок, которыми он блестел, сказала не
стесняясь:
     - Если   моя   сестра  отказывается,  то  подари  его  мне.  Как  можно
упрямиться из-за такой безделицы, Селена!..
     - Так  возьми  его,  -  сказал Антиной и с беспокойством опустил глаза,
так  как теперь он вдруг вспомнил, как высоко ценил этот маленький флакончик
император, который, может быть, спросит о нем когда-нибудь после.
     Селена  пожала  плечами  и,  опуская  свое покрывало на лоб, крикнула с
недовольным видом сестре:
     - Нам давно пора!
     - Я  не  пойду  сегодня, - упрямо отвечала Арсиноя, - и притом ведь это
сумасшествие - идти четверть часа с распухшей ногой.
     - Было бы лучше, если бы ты поберегла себя, - вежливо сказал Хирам.
     - Я  должна  идти,  -  решительно  возразила  Селена, - и ты пойдешь со
мною, сестра.
     Селена    настаивала   не   из   упрямства,   а   вследствие   жестокой
необходимости.  Ей  нельзя было не идти в этот день в папирусную мастерскую,
потому  что  там  нужно  было получить недельную плату за работу ее сестры и
свою  собственную.  Кроме  того,  на  завтра  и  еще на четыре следующих дня
работы  прекращались  и касса закрывалась, так как император обещал богатому
владельцу  мастерской посетить ее, и в честь Адриана предполагалось починить
кое-что в неприглядном здании и несколько украсить его.
     Не  быть сегодня в мастерской - значило не получить заработной платы не
только  за  неделю,  но  и  за  двенадцать  дней,  так  как  работникам было
объявлено,  что  в  ознаменование радости по случаю императорского посещения
им  будет  выдана  полная плата за свободное от работы время. А Селене нужны
были  деньги  на содержание семьи, и потому она была вынуждена настаивать на
своем.
     Увидев,  что  Арсиноя  не  обнаруживает  никакого  желания  идти с нею,
Селена строго серьезным тоном спросила:
     - Пойдешь ты или нет?..
     - Нет!.. - вскричала Арсиноя строптиво.
     - Значит, я должна идти одна?
     - Тебе следует остаться дома.
     Селена  еще  раз  подошла  к  сестре  и  посмотрела на нее укоризненным
взглядом.  Но  Арсиноя  настаивала на своем. Она скривила рот, как капризный
ребенок,  трижды  хлопнула  ладонями  по  столу,  к которому прислонилась, и
столько же раз прокричала "нет".
     Тогда  Селена  позвала старую рабыню, приказала ей оставаться в комнате
до  возвращения  отца,  ласково  простилась с Хирамом, Антиною же равнодушно
кивнула головой и вышла.
     Антиной  последовал  за  нею  и догнал ее там, где находились дети. Она
оправила на них одежду и приказала держаться подальше от злой собаки.
     Антиной  погладил  маленького  слепого  Гелиоса  по  красивой  кудрявой
головке и спросил Селену, собиравшуюся всходить по лестнице:
     - Могу ли я помочь тебе?
     - Да,  -  отвечала  она,  так  как  на  первой же ступени почувствовала
резкую  боль  в  ноге.  Она подала руку юноше, чтобы он поддержал ее. Селена
наверное  ответила бы "нет", если бы чувствовала малейшую симпатию к любимцу
императора,  но  в  ее  сердце  был  образ  другого  человека, и она даже не
заметила красоты Антиноя.