за  перегородками  мастерской  и как рассердилась молодая римлянка по поводу
бесспорно  оскорбительной  для  нее карикатуры, Адриан начал потирать руки и
громко засмеялся от удовольствия.
     Понтий стиснул зубы и затем сказал серьезным тоном:
     - Бальбилла  кажется мне веселой девушкой с благородными наклонностями.
Я не вижу никакой причины к тому, чтобы ее осмеивать.
     Адриан  проницательно  посмотрел в серьезные глаза смелого архитектора,
опустив  руку  на  его  плечо,  и  отвечал  с оттенком угрозы в своем густом
голосе:
     - Тебе,  как  и  всякому  другому, пришлось бы плохо, если бы ты сделал
это  в  моем  присутствии.  Старик  позволяет  себе  играть  художественными
произведениями, к которым не должны прикасаться дети!


II

     Селена  вошла  через  ворота  в  необозримо  длинной  стене  из жженого
кирпича,  окружавшей  обширную  площадь, на которой были расположены дворцы,
водохранилища   и   дома,   принадлежавшие   большой  папирусной  мастерской
Плутарха, где она работала вместе с сестрой.
     В  другое  время  она легко могла дойти туда в четверть часа, но в этот
день  она употребила на это больше времени и даже не понимала, каким образом
ей  удалось,  несмотря  на  сильную  боль,  держаться  на  ногах и двигаться
вперед.  Ей  хотелось  ухватиться  за каждого прохожего, уцепиться за каждую
медленно  проезжавшую повозку, за каждое вьючное животное, проходившее мимо;
но  и  люди,  и животные продолжали идти своим путем безжалостно, не обращая
на нее никакого внимания.
     Некоторые  из  спешивших путников толкали ее и едва оглядывались, когда
она  позади  них  с  тихим  стоном останавливалась и опускалась на ближайший
порог,  на  тумбу  или  на  тюк  с  товарами, чтобы отереть глаза или слегка
размять  вздувшийся  сустав  ноги.  Делая  это, она рассчитывала посредством
новой  боли  хотя  бы  на  несколько  минут  заглушить  старое, длительное и
невыносимое страдание.
     Уличные  мальчишки,  преследовавшие ее насмешливым криком "хлип-хлюп!",
отстали от нее, когда она остановилась.
     Она  опустилась  на  какой-то  порог,  чтобы  отдохнуть;  тут женщина с
ребенком  на  руках  спросила  ее,  что с нею, но Селена, не отвечая, только
покачала головой.
     Один  раз  она  подумала,  что  не  устоит на ногах, так как пешеходная
дорога  внезапно наполнилась смеющимися мальчишками, любопытными мужчинами и
женщинами. Бесшабашный Вер ехал на своей колеснице, и на какой!
     Александрийцы  привыкли  видеть  много  странного  на  своих оживленных
улицах;  но  этот  экипаж  тем не менее привлекал к себе взгляды и возбуждал
везде,  где  появлялся,  изумление,  восторг,  веселость  и  нередко горькие
насмешки.
     Посреди    позолоченной    колесницы    стоял   красавец   римлянин   и
собственноручно  правил  четверкой  белых  коней. На голове его был венок, а
через  плечо  протянулась  гирлянда из роз. На запятках колесницы сидели два
очаровательных  мальчика,  одетых амурами. Их ножки болтались в воздухе, и в
маленьких  ручках  они  держали на длинных золотых проволоках белых голубей,
летевших впереди экипажа.
     Двигавшаяся  и  теснившаяся толпа безжалостно прижала Селену к какой-то
стене.
     Вместо  того чтобы смотреть на странный поезд, она закрыла лицо руками,
чтобы  скрыть от посторонних взоров черты, искаженные болью. Но все-таки она
видела,  как  проскользнула  мимо  нее  блистательная  колесница. Она видела
золотую  сбрую  на  белых  конях  и  фигуру  самодура  точно в сонной грезе,
которую  ее  боль  окутывала  туманом,  и  это  зрелище пробудило в ее душе,
истомленной  печалью  и  страданием,  горькое  отвращение и мысль, что одних
уздечек  у  лошадей  этого расточителя было бы достаточно для того, чтобы на
целый год оградить ее и ее семью от бедности.
     Когда  колесница  завернула  за  ближайший угол и толпа хлынула за нею,
Селену  чуть  не  свалили с ног. Она не могла идти дальше и смотрела вокруг,
ища  носилок;  но  хотя  в другое время здесь никогда не бывало недостатка в
них, в этот день не появлялось никаких носилок.
     До  фабрики  оставалось  только  несколько  сот шагов, но эти шаги в ее
воображении равнялись многим стадиям.
     Тут  мимо  нее  прошло  несколько работников и работниц мастерской. Они
улыбались  и  показывали  друг  другу  свою заработную плату. Следовательно,
раздача  денег  была  в  полном  ходу.  Взглянув на положение солнца, Селена
увидела, как долго она шла, и снова вспомнила о цели своего ухода из дому.
     С  большим  трудом  она  проковыляла  еще  несколько шагов. Но когда ее
мужество   снова  начало  ослабевать,  она  увидела  бежавшую  ей  навстречу
маленькую  девочку,  которая  служила  подручной  при столе, где обыкновенно
работали  Селена и Арсиноя, и теперь несла какую-то кружку. Селена подозвала
маленькую смуглую египтянку и сказала:
     - Пожалуйста,  Гатор,  вернись  со мной в мастерскую. Я не могу идти, у
меня  страшно  болит  нога.  Если  я  буду  опираться на твое плечо, то дело
пойдет лучше.
     - Не  хочу,  -  крикнула  девочка.  -  Если  я скоро вернусь, мне дадут
фиников. - И она побежала дальше.
     Селена  посмотрела  ей  вслед, и какой-то голос в ее душе, с которым ей
сегодня  уже  не  в  первый раз приходилось бороться, спросил: почему именно
она изводит себя для других, тогда как остальные люди думают только о себе?
     Вздохнув, она сделала новую попытку идти дальше.
     Когда  она  прошла  несколько шагов, не видя и не слыша, что происходит
вокруг  нее,  ее  окликнула какая-то девушка и застенчиво и ласково спросила
ее,  что  с нею. Это была клеильщица листов, обыкновенно сидевшая против нее
в  мастерской, - бедное горбатое создание, которая, однако же, всегда весело
и  спокойно  работала  своими  искусными  пальцами и показывала ей и Арсиное
разные полезные приемы работы.
     Она  сама  предложила  Селене  опереться  на  ее кривое плечо и с такой
чуткостью  согласовала  свои  шаги  с  движениями  больной,  как  будто сама
испытывала все ее страдания.
     Так они дошли, не разговаривая друг с другом, до ворот мастерской.
     На  первом  дворе горбунья заставила Селену присесть на одной из связок
папирусных  стеблей,  лежавших  повсюду  одна  возле другой и разложенных по
месту  их происхождения в высокие кучи возле больших водохранилищ, в которых
папирус подвергался освежению.
     После  короткого  отдыха они прошли через залу, где трехгранные зеленые