Керавн  с  дочерью  вышли  из  префектуры.  Не  пройдя еще и нескольких
шагов,  он  не  мог  удержаться,  чтобы  не  захихикать; погладив Арсиною по
плечу, он шепнул ей:
     - Я  ведь  говорил  тебе,  девочка.  Мы  будем  еще  богаты,  мы  снова
возвысимся,  и  нам  не  будет  необходимости  уступать  в чем бы то ни было
другим гражданам.
     - Да,  отец,  но  именно  потому,  что  ты  так  думаешь,  ты  мог  бы,
собственно говоря, подарить кубок этому старому господину.
     - Нет,  -  отвечал  Керавн. - Дело есть дело, но впоследствии я заплачу
ему  за  все,  что  он делает для тебя, заплачу вдесятеро картиною Апеллеса.
Госпожа  Юлия  получит  башмачный ремешок, украшенный двумя резными камнями,
который принадлежал одной из сандалий Клеопатры.
     Арсиноя опустила глаза; она знала цену этим сокровищам и сказала:
     - Об этом мы можем подумать после.
     Затем  они  сели  в  дожидавшиеся их носилки, без которых Керавн теперь
уже не мог обходиться, и приказали нести себя в сад вдовы Пудента.
     Счастливые грезы Селены были прерваны их посещением.
     К  вдове  Анне  Керавн  отнесся с ледяной холодностью, так как для него
было   удовольствием   дать  ей  почувствовать  свое  презрение  ко  всякому
христианину.
     Когда  он  высказал  свое  сожаление  по  поводу  того, что Селена была
принуждена оставаться у нее, вдова отвечала:
     - Ей все же лучше здесь, чем на улице.
     На  уверение его, что он не принимает ничего даром и что он заплатит за
попечение о его дочери, Анна возразила:
     - Мы  охотно  делаем  для твоей дочери что можем, а заплатит нам за это
некто другой.
     - Я запрещаю это! - вскричал Керавн с негодованием.
     - Мы  не  понимаем  друг друга, - мягко сказала христианка. - Я разумею
не   какого-либо   смертного   человека,   и   вознаграждение,  которого  мы
добиваемся,  состоит  совсем  не  в  деньгах  или  имуществе,  а в радостном
сознании, что мы облегчили страдание больной.
     Керавн  пожал плечами и удалился, приказав Селене спросить врача, когда
ее можно будет перенести домой.
     - Я  не  оставлю  тебя  здесь  ни  на  одно  мгновение  дольше, чем это
необходимо,  -  сказал  он выразительно, точно дело шло о том, чтобы удалить
ее  из какого-нибудь зачумленного дома, затем поцеловал ее в лоб, поклонился
вдове  Анне  с  видом такого снисходительного величия, как будто он подал ей
милостыню,  и  ушел,  не  дослушав  уверений  Селены,  что  ей у вдовы очень
хорошо.
     Земля  давно  уже  горела  у него под ногами, и деньги жгли ему карман:
теперь  он  обладал  средствами купить себе превосходного нового раба. Может
быть,  если  дать  в  придачу  старика Зебека, хватит даже для покупки грека
приличного  вида,  который  может  научить  его  детей  читать  и писать. Он
намеревался  обратить  главное  внимание на наружность нового слуги; если же
при  этом  раб  будет и хорошо вышколен, оправдается и высокая цена, которую
он за него заплатит.
     Приближаясь   к   невольничьему   рынку,  Керавн  сказал  себе  самому,
умиленный собственным чадолюбием:
     - Все для чести семьи, все только для детей.
     Арсиноя,  согласно  его  приказанию,  осталась при Селене. Отец намерен
был заехать за нею на обратном пути.
     Когда  Керавн  удалился, Анна и Мария оставили сестер, предполагая, что
они захотят поговорить друг с другом без свидетелей.
     Как только девушки остались одни, Арсиноя сказала:
     - У  тебя красные щеки, Селена, и ты, по-видимому, весела. А я... я так
счастлива, так счастлива!
     - Потому что ты будешь представлять Роксану?
     - Это  тоже  прекрасно. И кто подумал бы вчера, что мы будем так богаты
сегодня! Мы решительно не знаем, куда девать деньги.
     - Мы?
     - Да,  потому  что  отец продал две вещи из своего хлама за шесть тысяч
драхм.
     - О!  -  вскричала  Селена  и  тихо  всплеснула руками. - Значит, можно
будет заплатить самые безотлагательные долги.
     - Конечно, но это еще далеко не все.
     - Ну?
     - С  чего  мне  начать... Ах, Селена, мое сердце так полно. Я устала, и
все-таки  я могла бы плясать, и петь, и бесноваться и сегодня, и всю ночь, и
завтра.  Когда  я  думаю  о  своем  счастье,  то у меня шумит в голове и мне
кажется,  что  я должна крепко держаться, чтобы не упасть. Ты еще не знаешь,
что  чувствует  человек,  в  которого  попала стрела Эрота. Ах, я так сильно
люблю Поллукса, и он тоже любит меня!
     При  этом  признании вся кровь отхлынула от щек Селены, и с ее губ тихо
прозвучали вопросительные слова:
     - Поллукс, сын Эвфориона, ваятель Поллукс?
     - Да,  наш  милый  добрый  верзила  Поллукс!  -  вскричала  Арсиноя.  -
Навостри  уши  и  дай  мне  рассказать, как все это случилось. В эту ночь по
дороге  к  тебе  он  признался  мне,  как  сильно он меня любит; и ты должна
посоветовать,  каким  образом  нам склонить отца в нашу пользу, склонить как
можно  скорее.  После-то  он, конечно, скажет "да", потому что Поллукс может
добиться  всего,  чего  только  захочет,  и  притом он со временем сделается
великим  человеком,  таким,  как  Папий,  Аристей  и  НеалкЮношеская штука с нелепой карикатурой... Но как ты бледна, Селена!
     ______________
     
     - Это  ничего,  совсем ничего. Я чувствую боль. Только говори дальше, -
попросила Селена.
     - Госпожа Анна сказала, чтобы я не позволяла тебе много говорить.
     - Только расскажи все, я буду молчать.
     - Ты  ведь  тоже  видела прекрасную голову матери, которую он сделал, -
начала  Арсиноя.  -  Перед  нею  мы встретились и разговаривали в первый раз
после  долгой  разлуки,  и я скоро почувствовала, что более милого человека,
чем  он,  нет на всей земле. Там же он и влюбился в меня, в глупое создание.
Вчера  вечером  он провожал меня к тебе. Когда я шла ночью под руку с ним по
улицам,  то... то... о Селена, как это было чудно, прекрасно, ты не можешь и
представить  себе!  У  тебя  очень болит нога, бедняжка? Глаза у тебя совсем
влажные!
     - Дальше, рассказывай дальше.