собственные ноги.
     - Это  хорошо. Римский архитектор говорил мне вчера, что тебе предстоит
великая будущность.
     - Я  беспокоюсь только о бедной сестре и малютках. Так вот, если у меня
в первые месяцы дела будут плохи...
     - Так  мы протянем эти месяцы сообща. Тебе уже пора самому пожинать то,
что ты сеешь.
     - Да,  и пора не только ради меня, но также и ради Арсинои. Ах, если бы
только Керавн...
     - Да, с ним еще будет борьба.
     - И  жестокая,  жестокая,  -  вздохнул Поллукс. - Мысль об этом старике
смущает мое счастье.
     - Глупости!  -  вскричала  Дорида.  -  Только не предавайся бесполезным
опасениям.  Они почти так же гибельны, как терзающее сердце раскаяние. Найми
себе  собственную мастерскую, создай с радостным сердцем что-нибудь великое,
что  изумило  бы  мир,  и  я  бьюсь  об  заклад,  что старый желчный шут еще
пожалеет,  что разбил ничего не стоящую первую работу знаменитого Поллукса и
не  сохранил ее в своем шкафу с редкостями. Вообрази себе, что его вовсе нет
на свете, и наслаждайся своим счастьем.
     - Так я и буду делать.
     - Только еще одно, мой мальчик.
     - Что?
     - Береги  Арсиною! Она молода и неопытна, и ты не имеешь права склонять
ее  на  то,  чего не осмелился бы посоветовать ей, если бы она была невестою
твоего брата.
     Как  только  Дорида  дала  сыну  этот  совет,  вошел  Антиной и передал
Поллуксу  желание  архитектора  Клавдия Венатора, чтобы ваятель провожал его
по городу.
     Поллукс  медлил  с  ответом, так как ему нужно было еще сделать кое-что
во  дворце  и  он  надеялся в течение дня повидаться с Арсиноей. Без нее что
могли обещать ему полдень и вечер после такого утра?
     Дорида заметила его нерешительность и вскричала:
     - Иди,  иди  же! Праздники существуют для того, чтобы наслаждаться ими.
Может  быть,  архитектор  даст тебе разные советы и будет рекомендовать тебя
друзьям.
     - Твоя  мать  говорит  дело,  - уверял Антиной. - Клавдий Венатор может
быть  очень обидчивым, но также умеет быть и очень благодарным. Я желаю тебе
самого лучшего.
     - Хорошо,  я  иду,  -  отвечал  Поллукс вифинцу, так как его и без того
привлекала  властная натура Адриана, да и вообще он был не прочь погулять на
празднике.  -  Я  иду;  но  я  должен,  по крайней мере, сказать архитектору
Понтию, что сегодня на несколько часов убегаю с поля битвы.
     - Предоставь  это  Венатору,  - возразил любимец. - Ты должен для него,
для  меня,  а  если  хочешь,  то  и  для  себя  самого, достать какой-нибудь
забавный   наряд   и  маску.  Он  желает  нарядиться  сатиром,  а  я  должен
присоединиться к праздничным шествиям в каком-нибудь другом наряде.
     - Хорошо,  -  сказал ваятель. - Я сейчас иду и принесу что нам нужно. В
нашей  мастерской  лежит  пропасть уборов для свиты Диониса. Через полчаса я
возвращусь со всем этим скарбом.
     - Поспеши,  -  просил Антиной. - Мой хозяин не любит ждать. И притом...
притом... еще одно...
     Делая  это  предостережение, Антиной смутился и подошел совсем близко к
ваятелю. Он положил ему руку на плечо и сказал тихо, но выразительно:
     - Венатор   очень  близок  к  императору.  Берегись  говорить  при  нем
что-нибудь кроме хорошего об Адриане.
     - Разве  твой  хозяин соглядатай цезаря? - спросил Поллукс, недоверчиво
глядя  на юношу. - Понтий уже делал мне подобное предостережение, и если это
так...
     - Нет,  нет,  -  поспешно прервал его Антиной, - но у них нет тайн друг
от друга, а Венатор говорит много и не может ни о чем умолчать.
     - Благодарю тебя; я буду осторожен.
     - Постарайся. Я желаю тебе добра.
     Вифинец   протянул  руку  художнику  с  выражением  теплого  чувства  в
прекрасных чертах и с невыразимо грациозным жестом.
     Ваятель  пожал  ее,  но  Дорида,  глаза  которой, точно очарованные, не
отрывались  от  Антиноя,  схватила  сына  за  руку  и  вскричала, совершенно
взволнованная зрелищем, которым она наслаждалась:
     - О  красота!  О,  самими  богами изваянная священная красота! Поллукс,
мальчик, можно подумать, что это один из небожителей сошел на землю.
     - Какова  моя  старуха?  -  засмеялся  художник. - Но, право, друг, она
имеет основание восторгаться; и я восторгаюсь вместе с нею.
     - Не  упускай его, не упускай его, - сказала Дорида. - Если он позволит
тебе сделать его изображение, тогда у тебя будет что показать миру!
     - Желаешь?  -  спросил  Поллукс,  прервав  речь  матери  и  обращаясь к
Антиною.
     - Я  еще  не  соглашался  позировать ни для одного художника, - отвечал
юноша,  - но для тебя сделаю это охотно. Мне грустно только, что и вы тянете
ту  же  песню,  что  и  все  остальные.  До  свидания,  я должен вернуться к
хозяину.
     Как только юноша вышел из домика привратника, Дорида воскликнула:
     - Чего  стоит  какое-нибудь  произведение искусства - это я могу только
смутно  чувствовать;  но  что  прекрасно  - это я знаю не хуже всякой другой
александрийской  женщины.  Если  этот  мальчик  будет тебе позировать, то ты
сделаешь  нечто такое, что очарует мужчин и вскружит голову женщинам, и тебя
станут  посещать  в  твоей собственной мастерской. Вечные боги, у меня такое
ощущение,  как  будто  я  выпила вина! Подобная красота все-таки выше всего!
Почему  нет  никакого средства уберечь такое тело и такое лицо от старости и
морщин?
     - Я  знаю  одно  средство, мать, - возразил Поллукс, идя к двери. - Оно
называется   искусством,  и  оно  может  сообщить  этому  смертному  Адонису
бессмертную юность.
     Старуха  с  веселой  гордостью  посмотрела вслед сыну и подтвердила его
слова сочувственным кивком головы.
     В  то  время  как  она кормила своих птиц, обращаясь к ним с множеством
ласкательных  словечек  и, позволяя своим особенным любимцам клевать хлебные
крошки с ее губ, молодой ваятель шел большими скорыми шагами по улицам.
     Нередко  в темноте вслед ему раздавались бранные слова и разные "ах!" и
"о!",  так  как и своим телом, возвышавшимся над всеми, и сильными руками он
пролагал  себе  путь  и  при  этом  обращал  мало  внимания  на  то, что его
окружало.