хитон  в  тот  момент,  как он толкал дверь, юноша побежал дальше. Некоторое
время  он  тащил  своего  преследователя  за  собой  и,  точно в гимнасии на
состязании в беге, мчался по улицам длинными скачками.
     Он  перевел  дыхание  только  тогда, когда почувствовал, что человек, в
руках которого осталась часть его одежды, находится далеко позади.
     Крики  привратника  смешались  с  благочестивыми  гимнами собравшихся в
загородном  доме  вдовы  Павлины  христиан; некоторые из них выбежали, чтобы
задержать нарушителя спокойствия.
     Но  молодой  вифинец  был  быстрее  их  и  мог  считать  себя  в полной
безопасности,   когда   ему   удалось   смешаться   с  какой-то  праздничной
процессией.  Отчасти добровольно, отчасти вынужденно последовал он за пьяной
толпой,  направлявшейся  из  города  к  морю,  чтобы на берегу, в уединенном
месте к востоку от Никополя     ______________
     Александрии.

     Эта  певшая,  завывавшая  и  бесновавшаяся  толпа,  увлекшая за собой и
Антиноя,  стремилась  к  мосту  между  Александрией  и  Канопом,  далеко  от
Лохиады.   Таким   образом,   полночь  миновала  уже  давно,  когда  любимец
императора,  в  изорванной  одежде,  грязный  и  запыхавшийся,  смог наконец
вернуться к своему повелителю.


X

     Адриан  уже  несколько часов кряду ждал Антиноя, и нетерпение и досада,
уже  давно наполнявшие его душу, довольно явственно отражались на его гневно
нахмуренном челе и в его угрожающем взгляде.
     - Где ты был? - крикнул он Антиною.
     - Я не мог найти вас и тогда взял лодку и поплыл в море.
     - Ты лжешь!
     Вместо всякого ответа Антиной только пожал плечами.
     - Один? - спросил Адриан более мягким тоном.
     - Да.
     - Зачем?
     - Я смотрел на звезды.
     - Ты?
     - Разве я не имею права тоже следить за их путями?
     - Почему  нет! Небесные светила сияют столько же для глупцов, как и для
мудрецов.  Ослы тоже родятся под счастливыми или под несчастливыми звездами.
Одного  осла  приобретает  какой-нибудь  голодный  грамматик  и  кормит  его
подержанным  папирусом,  другой  поступает  на службу к императору, жиреет и
находит время созерцать ночью небо. На что ты похож!
     - Лодка опрокинулась со мною вместе, и я упал в море.
     Адриан  вздрогнул;  и когда он заметил, что волосы Антиноя в беспорядке
и хитон его изорван, вскричал, встревоженный:
     - Иди  сейчас  и вели Мастору согреть тебя и натереть мазями. И он тоже
вернулся  как  побитая  собака  и  с красными глазами. Все идет вверх дном в
этот  проклятый  вечер.  Ты  похож на раба, которого травили собаками. Выпей
несколько стаканов вина и ложись спать.
     - Как прикажешь, великий цезарь.
     - Что так торжественно? Тебя рассердил мой осел?
     - Ты находил для меня более ласковые слова в другое время.
     - И найду их опять, найду опять! Только не сегодня. Теперь иди спать.
     Антиной  ушел,  а  император  начал  ходить  взад  и  вперед по комнате
большими  шагами,  скрестив  руки  на  груди  и  мрачно  глядя  в землю. Его
суеверный  ум был встревожен целым рядом дурных предзнаменований, которые он
заметил  не  только на небе в прошлую ночь, но и на пути к Лохиаде и которые
уже начали сбываться.
     Он   оставил  харчевню  в  дурном  настроении.  Его  беспокоили  плохие
предзнаменования.  Но  когда  он,  по  возвращении домой, совершил поступки,
которые  теперь ему не нравились, то этим он был обязан не демонам, а своему
собственному уму, омраченному страхом перед ними.
     Конечно,  не  что  иное,  как  внешние  влияния  сделали его свидетелем
нападения  возбужденной  толпы  на  дом  одного  богатого  еврея, и досадной
случайности  следовало  приписать  то,  что  при этом он встретился с Вером,
который заметил его и узнал.
     Злые  духи  вели  сегодня  свою  игру; но того, что он сделал и пережил
потом  на  Лохиаде,  наверное  не  случилось бы в более счастливый день или,
вернее,  при более спокойном настроении. В этом был виноват он сам, он один,
а  не  какая-нибудь  несчастная  случайность  и  не  козни коварных демонов.
Адриан,  разумеется,  приписал  все,  что  он  сделал,  им  и  потому считал
сделанное   не  подлежащим  изменению.  Прекрасное  средство  уклониться  от
обременительной  обязанности  -  исправить  сделанную  несправедливость;  но
совесть  есть  скрижаль,  на которой таинственная рука беспощадно записывает
каждое  из  наших  деяний  и  на  которой  все,  что  мы  делаем, беспощадно
называется своим настоящим именем.
     Правда,  иногда  нам  удается  затемнить  или изгладить на короткое или
более  продолжительное время начертанные на этой скрижали письмена, но часто
буквы  на  ней  начинают  ярко  светиться  страшным блеском и заставляют наш
внутренний глаз обратить на них внимание.
     Адриан  в  эту  ночь  чувствовал  себя  вынужденным прочесть эту запись
своих  дел,  и  в  их  числе было несколько мелочных проступков, недостойных
даже  какого-нибудь  гораздо  ниже  его  стоявшего человека. Но эти письмена
говорили  ему  также  и  о  строго  выполненном  долге, об упорной работе, о
непрестанной  борьбе  для  достижения великих целей, о неутомимом стремлении
довести  пытливость  ума  до  самых  дальних пределов, какие только доступны
человеческим чувствам и мыслям.
     В  этот  час Адриан думал только о своих дурных действиях, и богам, над
которыми  он  смеялся вместе с друзьями-философами, но к которым, однако же,
прибегал   всякий   раз,   как   только   чувствовал  недостаточность  своих
собственных  сил  и  средств,  давал обет здесь построить храм и там принять
жертву, чтобы загладить старые преступления и умилостивить гнев неба.
     Он  чувствовал  себя  в положении вельможи, которому угрожает немилость
повелителя  и который пытается приобрести его благорасположение каким-нибудь
подарком.  Этот  мужественный  римлянин боялся неизвестных опасностей, но от
спасительной скорби раскаяния был свободен вполне.
     Какой-нибудь  час  тому  назад он забылся и позорно злоупотреблял своим
могуществом  против  слабейшего. Его серьезно огорчало, что он поступил так,