Женщина,  которую  один  из  этих римских блюстителей порядка отодвинул
своею связкою назад, сказала с насмешкой:
     - Подари  мне  твои  розги  для детей, а не употребляй их против мирных
граждан.
     - Среди  этих  прутьев  спрятан  топор,  - прибавил какой-то египетский
писец тоном предостережения.
     - Так  давай  его  сюда!  - вскричал мясник. - Он мне может пригодиться
для моих быков.
     При  этой  насмешке  кровь  прихлынула  к  лицу  римлянина; но префект,
который  знал  своих  александрийцев,  приказал  ликторам быть глухими - все
видеть, но ничего не слышать.
     Теперь  показалась одна когорта двенадцатого, квартировавшего в Египте,
легиона в богатейшем боевом и праздничном наряде.
     Позади  нее  шли  два  ряда  особенно  статных  ликторов  с  венками на
головах.  За  ними  следовали, сопровождаемые смуглыми египтянами, несколько
сотен  зверей  пустыни: леопарды, пантеры, жирафы, газели, антилопы и олени.
Затем  показался  хор  Диониса  с  тамбуринами,  лирами, двойными флейтами и
треугольниками,  в  богатых  костюмах  и  с  пестрыми  венками  на  головах.
Наконец,  десять  слонов  и двадцать белых коней везли большой, поставленный
на  колеса,  весь  вызолоченный  корабль. Он изображал судно, на котором, по
сказанию,  тирренские  морские  разбойники  увезли юного Диониса, после того
как  они  увидели этого прекрасного чернокудрого юношу в пурпурной одежде на
берегу.  Но  злодеи  -  так  повествует далее миф - недолго радовались своей
добыче,  потому  что,  едва  они  вышли  в  открытое море, оковы бога упали,
виноградные   лозы,   быстро   и   роскошно   разрастаясь,  опутали  паруса,
виноградные  ветви  обвились  вокруг  рей  и весел, грозди отяготили канаты;
мачта  же,  скамья и стены корабля обросли плющом. На земле и на море Дионис
одинаково   могуществен.   На  разбойничьем  судне  он  принял  образ  льва.
Охваченные  ужасом  злодеи  бросились  в  море и, превратившись в дельфинов,
последовали за утраченным кораблем.
     Этот  корабль,  в  том  виде,  как  он  изображен в гомеровских гимнах,
Титиан  велел  сделать  из  легких  материалов  и  богато разукрасить, чтобы
доставить  александрийцам красивое зрелище и самому вместе со своей супругой
и   знатнейшими   римлянами,   сопровождавшими   императрицу,   полюбоваться
праздничным движением на главных улицах города.
     Молодые  и  старые,  знатные  и  простые,  мужчины  и  женщины,  греки,
римляне,  евреи,  египтяне,  иноземцы  с  белым  или  смуглым цветом кожи, с
гладкими  или  курчавыми,  как  баранья  шерсть, волосами - все с одинаковым
рвением теснились по краям улицы, чтобы видеть великолепный корабль.
     Адриан,  в  любви  к  зрелищам  далеко  превосходивший  своего молодого
любимца,  которого  трудно  было  расшевелить,  протиснулся в самый передний
ряд;   но   когда   Антиной   постарался   последовать   за   ним,  какой-то
мальчишка-грек,  которого  он  отодвинул в сторону, сорвал маску с его лица,
пригнулся к земле и ловко ускользнул со своей добычей.
     Пока  Адриан  оглядывался  кругом,  ища  вифинца  глазами,  корабль, на
котором  между  статуями императора и императрицы стоял префект и где сидели
его  жена Юлия, Бальбилла со своей компаньонкой и другие римлянки и римляне,
подошел  совсем  близко  к нему. Своим острым взглядом он узнал их и, боясь,
чтобы его не выдало незамаскированное лицо его любимца, крикнул Антиною:
     - Повернись и уйди назад в толпу!
     Антиной   поспешил   исполнить   это  приказание,  радуясь,  что  может
вырваться  из этой давки, которая была ему в высшей степени противна. Он сел
на  скамейку  возле Панейона и, рассеянно глядя на землю, думал о Селене и о
букете,  который  он  послал  ей,  не  видя и не слыша ничего происходившего
вокруг него.
     Когда  разукрашенный корабль Диониса оставил сад Панейона и повернул на
Канопскую улицу, народ тесною толпою с криками последовал за ним.
     Подобно  потоку,  вздувшемуся от проливного дождя, толпа, шумя, бурля и
все  возрастая,  увлекала  с  собой  даже  тех,  которые  сопротивлялись  ее
стремлению. Адриан и Поллукс тоже были принуждены последовать за нею.
     Только  на  широкой  Канопской  улице  удалось  им удержаться против ее
натиска.
     Необозримая  длинная  колоннада  окаймляла справа и слева мостовую этой
широкой  знаменитой  улицы,  которая  вела от одного конца города к другому.
Насчитывались  целые  сотни  коринфских  колонн, на которые опирались кровли
этой   галереи.   Около  одной  из  колонн  императору  и  Поллуксу  удалось
остановиться и перевести дух.
     Первой  заботой Адриана было подумать о своем любимце; и так как сам он
боялся  снова  идти  в толпу, то приказал ваятелю разыскать его и привести к
нему.
     - Ты подождешь меня здесь? - спросил Поллукс.
     - Я видел более приятные места для ожидания, - вздохнул Адриан.
     - Я  тоже,  - отвечал художник. - Но вон та высокая, увенчанная листвою
тополя  и  плюща  дверь  ведет  в  дом  харчевника,  у  которого  даже  боги
почувствовали бы себя недурно.
     - Так я буду дожидаться там.
     - Но,  предупреждаю тебя, не ешь слишком много, потому что "Олимпийский
стол"  коринфянина  Ликорта  -  самая дорогая харчевня в городе. Его гости -
одни только толстосумы.
     - Хорошо,  хорошо, - засмеялся Адриан. - Только достань моему помощнику
новую  маску  и  приведи  его  ко  мне. Я не обеднею от того, что заплачу за
закуску   за   нас   троих.   В   праздник  Диониса  дозволительно  немножко
раскошелиться.
     - Только  смотри  не  раскайся,  -  сказал  ваятель.  -  Такой  длинный
верзила, как я, хорошо справляется с питьем и яствами.
     - Покажи  только,  что  ты  в  состоянии  сделать  в  этом отношении, -
крикнул  император  вслед  удалявшемуся  Поллуксу.  -  Я и без того у тебя в
долгу за капустное блюдо твоей матери.
     Пока  Поллукс  искал  Антиноя  около  Панейона, император зашел в самую
аристократическую поварню города, славившегося искусством своих поваров.
     Эта  поварня,  где обедало большинство посетителей этого дома, состояла
из  обширного  открытого  двора,  с  трех сторон окаймленного открытыми и, с
задней стороны, глухими галереями с колоннами.
     В  этих галереях стояли ложа, на которых лежали гости по одному, по два
или  более  значительными  группами, угощаясь кушаньями и напитками, которые
прислуживавшие  рабы  и  хорошенькие  мальчики  с  кудрявыми  волосами  и  в
красивых одеждах ставили на маленькие низенькие столики.
     В  одном  углу было шумно и весело; в другом - какой-то гастроном молча
наслаждался  тщательно  приготовленными  лакомствами;  в  третьем  - большая
группа,  по-видимому,  разговаривала с большим рвением, чем пила и ела, а из