переключился  на  один из  своих монологов о том,  насколько  глубоки в этой
области  человеческие  познания,  он и  сам  занимался  этим с  давних  пор.
Космическая чернота и страх перед дальними мирами - одно породило другое,  и
где  причина,  а  где  следствие,  уже  невозможно  было определить;  высота
предполагала  и  глубину.  Что  касалось  его,  Сернера,  то  он  был  занят
разгадкой,  что такое человеческий  мозг, где  свершался сей процесс. В этом
заключалась его задача как исследователя.
     Их  прервал  приход Ортнера, пожилого человека, который был душой этого
маленького  общества.  Как друг  Проконсула,  он  тоже  жил  в  вольере,  но
предпочитал  ему  свой  садовый  домик,  расположенный  у  подножия  Пагоса,
неподалеку от виллы,  где Проконсул  проводил  воскресные и праздничные дни.
Его  друг  и  покровитель хотел  видеть  его  в стенах  Академии,  но Ортнер
предпочитал  ей  общение с  мелкими садовниками и  виноградарями, чьи наделы
террасами  поднимались по склонам Пагоса.  Они называли  в  честь него  свои
сорта роз  и  вновь выведенные ими плоды. Он и сегодня пришел одетый  на  их
манер.  Ему  было  под  шестьдесят, густые седые  волосы, загорелый  лоб. На
первый взгляд можно было подумать, что этот человек с  грубыми руками ничего
особенного из  себя  не представляет и  вполне  тем довольствуется, чувствуя
себя превосходно, однако черты его лица выдавали необычайно широкий круг его
интересов, сложившийся на протяжении прожитых десятилетий.
     Находящаяся   на   содержании   Центрального   ведомства  пресса  имела
обыкновение  величать  Ортнера   наполовину   в  насмешку,  а  наполовину  с
ненавистью Гомером  Гелиополя, и действительно, все им написанное было тесно
связано с развитием и кризисами в истории этого мирового  города. Еще в юные
годы  он стал  известен благодаря  своим космическим  стихам, с анархическим
буйством  штурмовавшим небо.  Позже  участвовал  в народных  бунтах, военных
походах  и  охотничьих кампаниях в свите Ориона.  Период увлечений с широкой
амплитудой действий на внешней арене сменился другим, отмеченным целым рядом
конкретных  и  конструктивных  трудов  и  сопровождавшимся   в  политическом
отношении поворотом от левых к правым; и наконец пришло увлечение садом, а с
ним и возвращение к миру муз.
     Князь ждал  от Ортнера  духовного  завоевания Гелиополя.  Он считал его
способным создать такую модель,  которая вписалась  бы в данный исторический
объект,  указывая  ему  дальнейший  путь  развития.  К  максимам  Проконсула
относилось убеждение, что подлинная политика реальна только тогда, когда  ее
ведет за собой поэзия  и творческая фантазия. Что касалось Сернера, то Князь
с  уверенностью ожидал от него  аналогичных  результатов  в  области  теории
познания.  Разность направлений в их деятельности четко  отразилась и на  их
человеческой сути - в Сернере чувствовалась холодная  рассудочность в высшей
форме  ее  проявления,  безучастность  объективного  наблюдателя, а  Ортнер,
напротив, излучал огромное внутреннее тепло.
     Ортнер протянул Хальдеру букет цветов и  пожелал  ему  счастья на новом
году жизни:
     - И к тому же я с радостью приветствую вас как своего соседа, поскольку
Проконсул отводит вам земельный надел на Пагосе.
     Он  передал ему бумагу  с висевшей на  ней  сургучной печатью. Хальдеру
было тесно в "Хозяйстве Вольтерса", а Ортнер всегда стремился доложить Князю
о  тяготах,  испытываемых его друзьями,  если разговор  удачно  складывался,
располагая к тому.
     Вошел  Луций;  он  привел  с  собой Костара,  чтобы  тот  взял на  себя
обязанности  по  обслуживанию  гостей.  В  качестве подарка  он  пре- поднес
Хальдеру  рыбу из  красного  карнеола. Художник любил такие вещицы,  похожие
безделушки из дерева, стекла, слоновой кости были разбросаны у него по всему
ателье. Для работы ему не нужны были ни ландшафты, ни натура,  но  он  любил
чувствовать  себя  в  окружении  предметов,  вдохновлявших  его.  Они  потом
перетекали в  его картины, но скорее как образы,  навязчиво  повторяющиеся в
снах, - размытые во внешних очертаниях, но более обнаженные в своей сути.
     Хальдер  приготовил очень  простое  угощение, оно  соответствовало  его
холостяцкому быту. На столе стояли блюда с  миндалем, маслинами и маленькими
рыбешками, которых обычно продают в порту мелкие торговцы вяленой рыбой. Ими
была  обложена мясная кулебяка с  золотисто-коричневой корочкой  - фирменным
знаком  Зербони.  Таким образом, хлеб и закуска были соединены в одно блюдо.
Венки, выложенные из лепестков роз, украшали праздничный стол.
     Роль  тамады всегда  отводилась Ортнеру.  Он подошел  к  сервировочному
столику, где играло в стеклянном кувшине вино, и попробовал его.
     -  Вы предлагаете нам вино  пятилетней выдержки из остерии  "У  тунца",
дорогой  Хальдер, и мы  будем пить его, как оно того заслуживает. Первые три
бокала мы поднимем согласно нашим правилам: первый - за юбиляра, второй - за
Князя,  третий - за муз.  А  потом мы  будем пить, как того  душа  попросит.
Разрешается говорить обо всем, кроме политики.
     Они  воздали традиции должное,  три раза осушив бокалы,  и возлегли  на
ложе в свободных позах. Костар подавал  блюда и следил за бокалами, наполняя
их вином.  На столике,  ря- дом  с  кувшином,  для  него  стоял узкий  бокал
виночерпия.
     Хвалили вино, а заодно и виноделов с Виньо-дель-Мар. Погребок "У тунца"
славился  в округе. Луций предпочитал ему  только "Каламаретто",  но то вино
надо  было  пить  на  месте -  сорт был  капризен  и  терял  в  качестве при
транспортировке  морем,  - и к  тому  же обязательно  с  хозяином,  синьором
Арлотто, да еще  проявить себя  не  только тонким знатоком вин, но и веселым
собутыльником, чтобы  быть удостоенным чести испить то лучшее, что хранилось
в его  подвалах. Ортнер  же,  наоборот, любил мелких, безвестных  виноделов,
угощавших  своим вином  у себя  на кухне. Мать семейства стояла  при этом  у
плиты, за столом  раздавались веселые шутки. Работа на винограднике была для
этих людей как молитва.  С ними  вместе  можно было отведать овечьего сыра с
белым  вином и  артишоков  с красным.  При этом шла  неторопливая  беседа  о
старых, незамысловатых вещах, как всегда, из года в год, - о хорошей погоде,
о созревающем урожае,  о радостном завершении цикла  года... Тут  можно было
научиться многому и лучше, чем про то написано в книгах.  Нет более высокого
искусства, чем календарь природы.
     Потом речь пошла  о  бокалах, поданных Костаром. Они были  маленькими и
пузатыми -  форма, рассчитанная  на человеческую ладонь, чтобы пирующий  мог
смягчить прохладу вина,  согрев его  по своему вкусу. Края  сужались кверху,
собирая и задерживая аромат. Звон бокалов был мелодичным и нежным.
     - Что касается меня,  - заговорил Ортнер,  - то  я предпочитаю глиняную
посуду,  следуя  за  Афинеем, воскликнувшим  в эпиграмме:  "Дай мне  любимую
чарку, форму принявшую от земли, из праха земного и сам я  создан  и вновь в
него обращусь".
     Он добавил еще,  что много  лет  назад начал серию  научных  очерков  о
простейших предметах  в жизни и быту, таких, как  серп или щипцы для  снятия
нагара со свечей.