Я  хотел  молиться,  но  чувствовал, что  мои уста  запечатаны.  Наружу
вырывались  отвратительные  слова.  Напротив  нашего домика,  в Штралау,  на
берегу, находилась маленькая  церковь; я  пошел  к  пастору.  Он  знал меня,
поскольку  я  был  причислен  к  его  епархии  и  делал   время  от  времени
пожертвования. Он принял меня очень почтительно. Я попытался  объяснить  ему
свое положение,  но  тут же  заметил, что он не понимает  меня. Настрой моих
мыслей обеспокоил, смутил его;  наверняка он решил, что я  тронулся умом. Он
говорил  мне  вежливые  ласковые слова, как  юродивому,  от  которого  хотят
подобру-поздорову  скорее  избавиться,   и   настоятельно   посоветовал  мне
обратиться к врачу.
     Я бросился в  старую церковь,  искать спасения у католиков, для которых
опыт  изгнания  злых  духов  еще  не  был  такой  далекой  стариной.  Клирик
внимательно выслушал меня и в ужасе выпроводил за дверь.
     Я часто бродил по центру, чтобы отыскать квартиру доктора Фэнси, но  не
находил  ее.  Иногда я  даже  думал,  что все  это игра  моего  воображения,
результат  бредовых  фантазий воспаленного  мозга,  однако это  не  смягчало
гнетущую меня боль. Я знал, что обречен и потерян.


     И тогда я опять запил; часы опьянения были единственно сносными. В моей
пустыне они  были  словно  пестрые шатры,  раскинутые  над  головой.  Хелена
приносила мне  вино,  как  медицинская сестра приносит  лекарство.  Мой  вид
огорчал  ее, однако она чувствовала, что  я  не  могу  не  пить.  Что  толку
прописывать несчаст- ному строгое воздержание?  Хмель для  него -  последнее
прибежище, последние радужные краски в беспросветной тьме.
     Позднее, после полуночи, я отправлялся в те кварталы, где жизнь никогда
не  замирает.  Меня  тянуло смешаться  с  толпой, которая при свете  неярких
фонарей  занята  своим  беспокойным промыслом.  В каждом большом городе есть
свои злачные  места, где гнездятся зло и порок. Они притягивали меня, я ведь
хорошо знал, где они расположены - на пересечении с Гренадирштрассе. Здесь в
это  время  суток,  пожалуй,  не  было  никого,  кроме  полицейских, кто  не
прибегнул к  спиртному  или  наркотикам: от  продажных женщин  до  элементов
преступного  мира.  Не  находя  себе  места,  кружил  я  в  этой  толпе,  то
собиравшейся под красными фонарями в районе Александерплац, то растекавшейся
до тихих мостиков над Шпрее. Я смешивался  то с одной,то  с  другой группой,
образовывавшейся вокруг арестуемого или подвыпившей распутной девки, а то  и
вокруг тех, кто  занимался  грязным  бизнесом. Потом заходил  в какое-нибудь
кафе, сверкающее по стенам зеркалами, и сидел, тупо уставившись перед собой,
как  и другие посетители, под звуки механического оркестра. Вид  внутреннего
убранства будил во мне мрачные мысли.
     Как  и прежде, все свои похождения я заканчивал в полном изнеможении на
одном  из  вокзалов. Есть  такие формы  жизни,  которые независимо от  того,
богаты мы или бедны,  становятся нашим уделом,  отводятся  нам  свыше. И вот
опять  наступило утро,  когда  я  почувствовал  принуждение извне  пойти  на
самоубийство. Я не заметил, что сижу на том же самом месте, что и тогда. Как
всегда  в  такой  час,  я был сильно пьян. Я то  и  дело  хватался  рукой за
нагрудный карман - ощупывал там стеклянную  трубочку с ядом, которую носил с
собой. Сообщение о  внезапно  наступившей  смерти неизвестного забулдыги еще
успеет попасть в утренние газеты. Я высыпал порошок в свой бокал.
     В  этот  самый момент  в зал поспешно вошел  человек  в  синем дорожном
костюме и приблизился к моему столику. С тупым удивлением  я увидел, что это
был доктор Фэнси. Он сел напротив и посмотрел на меня испытующим взглядом:
     - Вот  тебе и раз, старый пациент, если не ошибаюсь. Как обстоят дела с
глазами, позвольте вас спросить, не подводит ли зрение?
     Я смотрел на него угрюмо, с ненавистью:
     - Об этом вам, пожалуй, легче судить,  чем мне. Только на сей раз я сам
справлюсь со своими трудностями.
     Доктор Фэнси улыбнулся и стал насвистывать старую мелодию.
     - Нам известны случаи с пациентами, выражающими свое недовольство после
того, как им удалили катаракту.  Они  жалуются, что  видят все слишком ясно.
Состояние средней разрешающей способности глаза,  похоже, самое удобоваримое
из всех - clair obscur(1).
     Он взял  мой  бокал  и стал с  наслаждением втягивать в себя  запах.  Я
злорадно  смотрел на него с  напряженным ожиданием. Доктор снова улыбнулся и
просвистел свою мелодию еще раз, только тоном повыше:
     -  Я  вижу, вы преуспели  в  этом  деле. Пахнет  очень хорошо - горьким
миндалем.
     - ---------------------------------------
     (1) Рассеянный свет (фр.).
     Он выплеснул содержимое на пол и продолжил:
     -  Давайте поговорим серьезно -  похоже,  что проведенную  операцию  вы
находите  неудачной  для  себя,  хотя  она прошла  весьма  успешно.  Я  даже
намеревался  опубликовать результаты в научных журналах. Однако не  составит
большого труда вернуть вам ваше прежнее зрение.
     Я не поверил своим ушам и воскликнул:
     -  Если вы  это сделаете, доктор,  я  пожертвую вам  свое состояние. Вы
знаете, что оно огромно.
     - Я  знаю. Однако я отношусь к той категории артистов, которые работают
без гонорара. Так как вы в некотором роде опять на пороге драмы, то разворот
событий  следовало бы начать в обратном порядке - вы угощаете  меня рюмочкой
blackberry brandy, и тогда мы, можно считать, будем квиты.
     Он  позвал  кельнера,  и  я  заказал  две  порции бренди.  Мы  выпили и
отправились, как  и тогда, в путь.  Он привел  меня в дом и  в свой кабинет,
который  я так давно  искал. Надев белый халат,  Фэнси попросил меня сесть в
клеенчатое  кресло  и  осмотрел через  большую лупу  мои  глаза. Раскладывая
инструменты,  он  углубился по привычке  многих врачей  в  разговор с  самим
собой, который частично предназначался для меня.
     -  Глаз,  -  сказал он,  - несовершенный орган,  как  и  все остальные,
созданные демиургом.  Немножко  влаги,  немножко  краски  в  темной камере с
окном, пропускающим умеренную полосу света, в котором все  кажется неясным и
расплывчатым.  Возможности этого  инструмента  познания  ограничены  разными
непредвиденными  обстоятельствами.  И  когда  мы  делаем  его  чуть  острее,
увеличиваем  его  разрешающую  способность, чтобы  можно  было  яснее видеть
слепую  игру  сил и случая, пациенты жалуются на боль из-за слишком  резкого
света.  Они  требуют, чтобы им вернули назад  их  иллюзии. Они  предпочитают
туманные изображения.  Глаз  создан для царства теней,  не для  абсолютного,
чистого света. Свет -  могучая  сила универсума -  сожжет вас, если ке будет
покрова.  Красоту,  истину,  свет  знаний  затуманенный взор  не в состоянии
вынести, для него достаточно лишь тени всего того. Что сможет выбить вас  из
вашего привычного  круга?  Однако же,  - добавил он еще, -  иначе и  быть не