мельницы и дно, выстланное мелким речным песком и обкатанной галькой.
     Здесь древние охотники задолго до Нимврода облюбовали себе местечко.  В
гротах и по сей день можно было обнаружить следы костров, оружие из кремня и
кости   вымерших  животных,  а   также  настенные  рисунки   с  изображением
магического жертвоприношения  и древней охоты.  В таком уединенном месте жил
Горный советник. Жилище его было выдолблено в юлсной стене котла и уходило в
гору несколькими галереями, служившими сказочному гному  кабинетами  для его
коллекций минералов.
     Видимая часть жилья  этого  пещерного человека всегда  напоминала Луцию
пряничный  домик  ведьмы из  сказки: стены покрыты аммонитами(1), ракушками,
домиками улиток,  "громовыми стрелами"(2) и другими  редкостными  находками,
создававшими  иллюзию древности и  обветшалости каменных пород.  Когда,  как
сейчас, их  освещало  солнце,  оно  заставляло  играть  разноликую  ржавчину
минералов, лиловый бархат друз и мирно  дремлющие кристаллы. Как раскаленный
уголь пылает невиданными человеком тысячами солнц, так оживали здесь скрытые
от глаз толщей земли сказочные бо- - ---------------------------------------
     (1) Вымершие моллюски.
     (2)  Стекловидные  трубки, образующиеся  при ударе  молнии  в  песчаную
почву.
     гатства навсегда ушедших от  нас  веков.  Не покидало предчувствие, что
стоишь перед одной из величайших кладовых и вход в нее не через портал пышно
украшенного  фасада,  а через  инкрустированные  дверцы волшебного ларца,  в
котором живет гном.
     Горный советник  распоряжался Золотой казной, держал постоянную связь с
золотыми  приисками  по ту сторону Гесперид и  имел полную осведомленность о
космических  кладовых,  что   было  доступно  только  немногим.  В  качестве
консервативного противника энергиона на протяжении битв и споров за валюту и
во время проведения крупных  трансакций  он всегда  был  на стороне  золота,
оставаясь, однако, в этой роли невидимкой. "Золото и смерть, - говорил он, -
две  силы, не нуждающиеся в пропаганде". Что же касалось его работы в  Новой
академии, то она носила строго математический  характер -  он  числился  там
первым  кристаллографом.  Это автоматически влекло  за собой то, что он, как
никто другой, разбирался в теории излучения. Кроме того, он лучше всех  знал
Пагос и все его недра, тайны которых расшифровал с помощью Фортунио и держал
их в своих руках. И это тоже давало ему власть.
     - Подождите минуточку, я хочу поздороваться с Горным советником.
     Луций отдал Костару поводья и пошел по узкой тропинке,  ведущей  к  его
обители.  Дверь,  которую,   как  вход  в  шахту,  украшали  два  скрещенных
молоточка,  была без  ручки,  из металла, с выгравированным  на нем  плющом,
гармонировавшим  с зеленью цветущего бальзамина. Луций нагнул голову, нырнув
под  нависшие цветы, и тихим,  но хорошо натренированным голосом воспроизвел
крик дятла. В ответ раздался звонкий зуммер домофона - дверь открылась.
     Из грота-передней, где при появлении Луция зажегся свет, ступени вели в
просторный холл, утопленный в скале. Здесь царила прохлада, в камине полыхал
огонь. Перед  камином сидела Стаей - эльфообразное существо в  белом газовом
платье. Перед  ней на столике  стоял фонофор, из  которого неслись  позывные
сигналы весьма  далеких  станций.  Слышались названия  портов, посадочных  и
разгрузочных  площадок,  складов,   перечислялись  минералы   и  драгоценные
металлы,  сообщались  цифры  - Стаей  непрерывно стенографировала.  При виде
Луция по  лицу ее  пробежала  улыбка, она помахала ему, но закончила сначала
работу. Потом подала ему руку и спросила:
     - Вы хотите повидаться с Горным советником, господин  де Геер? - И тихо
добавила: - Сегодня он странный, сегодня его трудный день.
     Было известно,  что  на этого  славившегося  ясностью  своих диспозиций
интеллектуала нападали порой причуды и капризы, делавшие его недоступным для
общения и систематически повторявшиеся у него, как приступы мигрени. Поэтому
Луций  подумал  сначала,  что  лучше  было  бы уйти.  Но  тут дверь  наверху
отворилась и к балюстраде подошел сам Старик. Он крикнул вниз:
     -  А-а, командор! Вы наверняка пришли посмотреть на агаты. Поднимайтесь
наверх.
     Луций  взобрался по винтовой лестнице, вырубленной в скале и наполовину
нависавшей над холлом. На Горном  советнике был  серый домашний костюм, а на
голове зеленый  шлем,  как у  горняков в шахте. Он  повел Луция в свой скит,
освещенный мягким невидимым светом. Луций сказал, что заскочил на минутку.
     - О, очень  жаль, я  выстроил  для  агатов  новую  галерею. Тогда  могу
предложить вам на пробу один лакомый кусочек - блюдо с морскими лилиями.
     Горное  жилище  было  просторным, гладкие  стены  сходились  наверху  и
образовывали  крестообразный купол.  Вдоль стен шли стеллажи  с минералами и
книгами. Шкаф  с папками, посредине круглый стол с креслами вокруг, конторка
для работы - вот и вся мебель. В глубине, от стены до стены, широкая  полка,
заваленная рукописями и ручными поделками. Помимо фонофора и аэроионизатора,
как  на  любом рабочем месте,  Луций  увидел еще целый  ряд микроскопов  под
стеклянными  колпаками.  Над  ними  висел  портрет  юного Фортунио  на  фоне
магических знаков. Три двери вели в глубь скита -  "Музей" стояло на  одной,
"Лаборатория" - на другой, а на третьей,  самой узенькой, было выгравировано
"Золотая казна".
     Блюдо с морскими лилиями было превосходным. Оно стояло  на подставке из
дуба. Хотя на его зеркальной поверхности не было ни пылинки, Горный советник
взял тряпку и тщательно протер. Это была глыба из цельного мрамора, размером
с    сажень.    Слегка    выпуклая   полированная    поверхность    отливала
темно-фиолетовым,  почти  черным  цветом.  Бархатно-коричневый край окаймлял
более  густую  по  цвету  сердцевину.  Донные животные  смотрелись  на  фоне
кристаллического мрамора как ледяные цветы. Гранение по вертикали придало им
форму  бутонов магнолии,  а  поперечное выгодно подчеркнуло струящийся блеск
лучистых  стеблей.  Морские лилии изящно  изгибались,  разбросав вокруг свои
подвижные отростки, словно рассыпав плавающие монеты.
     Луций смотрел на окаменелость с удивлением, всегда охватывавшим его при
виде таких удивительных природных образований - тайнописи первородных грамот
земного   бытия.   К   этому   удивлению  еще   примешивалась   робость.   В
математичности, лучистости композиции таилось  нечто непреложное, неумолимый
свет  нерукотворных  мастерских,   уникальность  возвышенных  игр,   как  бы
отражение  первого дня творения, еще до создания Левиафана. Здесь проявлялся
характер  первобытного письма, еще не знавшего  ни букв, ни шрифтов, контуры
зарождающейся  жизни,  ее  замурованный  в кристаллы  закон.  Такие  находки
позволяли взглянуть через  щелочку в преддверие мастерской зодчего, где свет
слишком ярок.  Развивающиеся науки  каждого подводили к этой  щелочке, давая
заглянуть туда. И тогда восхищение вытесняло познание.
     Луций провел кончиками пальцев по выпуклой отшлифованной поверхности.
     - Это такой  экземпляр, господин Горный советник, место которому скорее
в "Золотой казне", чем в "Музее". Аметист?