добавилась добыча золота из моря с помощью ауромагнитов.
     На   основе  расчетов  золотом   заключались  сделки  по   движимому  и
недвижимому имуществу; золото было мерой всему, что  зовется товаром. Новой,
прогрессивной стала энергетическая валюта: в основе ее лежали энергетические
мощности,  что  позволяло  выражать  ее  в цифрах  и определять  ее  курс по
отношению к золоту.  Ее базой было второе  валютное хранилище -  энергией, -
сравнимый  разве  что с подземными  кладовыми таких полезных ископаемых, как
уголь и нефть. Только энергобассейн представлял собой не залежи, а постоянно
функционирующие  плутониевые  мастерские.  Урановый  огонь,   неограниченное
применение которого  Регент сделал своей прерогативой, выступал здесь в роли
чисто  финансовой  и  рабочей  силы. Для  пользования энергией  была введена
разменная монета специальной формы.  Ее опускали  в  бесчисленные  автоматы,
подававшие  в  дома,   служебные   помещения  и  на  транспортные   средства
энергетические мощности,  которые можно было  обратить в свет,  силу, тепло,
движение  и  любой  другой вид  технической службы. К этому  добавлялось еще
общее  количество энергии, расходуемой  всеми  движущимися  и  недвижущимися
машинами на суше, море и в воздухе, находившимися как в общественном, так  и
в  личном пользовании. Энергия передавалась  излучателями  по ионизированным
каналам  и   измерялась  автоматами   до  того,   как   была   израсходована
потребителем.  Производство  энергии  составляло  социализированную  отрасль
экономики,  золотое  обращение  -  капиталистическую.  В  принципе  обе  они
являлись  аспектами  одного  и   того  же  процесса.  Товарное  производство
находилось практически полностью в руках частного сектора,  свободу которого
регулировал  государственный  сектор - производство  энергии. Таким образом,
экономическая  структура,  в  зависимости   от  того,  под  каким  углом  ее
рассматривать,   носила  явно  государственный  или  явно  свободно-рыночный
характер. Это  находило свое  выражение, как  уже было  сказано, и в  валюте
тоже.
     Что  касается  контроля, то  первоначально было  распределено так,  что
Проконсул осуществлял надзор за золотым запасом, а Ландфогт - за энергионом.
Недавно,  однако,   в   этой  взаимодоговоренности  произошли   существенные
изменения:  охрана  энергиона и обеспечение его  функционирования перешли  к
войскам. Это было главной заслугой вновь приступившего к своим  обязанностям
Патрона. За одну ночь достиг он той  цели, вокруг которой долгие годы кружил
Нишлаг,  ведя  безуспешные переговоры.  Тем  самым  Проконсул  контролировал
теперь   и  энергию.  Ландфогт   мог  противопоставить  этому  только   свою
популярность и  обратить  ее  в  серьезном случае  в  реальную силу,  вызвав
беспорядки. Тщетно  пытался  он  до сих  пор добиться  лич-  ного влияния на
рабочий  персонал  энергиона,  но  Патрон отбирал его лично  и с  предельной
тщательностью.


     Они  дошли  до  Мальпассо  -  темного  мрачного  ущелья,  обставленного
кипарисами и  перерезавшего дорогу. Узкое и  глубокое, оно уходило за гору и
вело к Кампо-Санто  Гелиополя  -  к  третьему  подземному  сооружению внутри
Пагоса, связанному с эпохой Великих огневых ударов.
     Возникшая  тогда  урановая  угроза   подорвала  доверие   не  только  к
надежности  и прочности городов и человеческого жилья, она также разрушила и
надежды на неприкосновенность могил как последнего пристанища на земле. Ведь
могилы, по сути, начало и  конец жизненных координат в системе универсума. И
осознание этого приняло мощный размах перед надвинувшейся смертью.
     Изменения  в  обрядах погребения  фиксируют  величайшие фазы  в истории
человечества, простая смена стилей по сравнению с этим эфемерное явление. До
Великих огневых ударов мертвых захоранивали в  земле, хотя уже начала  расти
секта тех,  кто предпочитал сожжение. Только позднее  в  этом  увидели  знак
надвигающейся эры уничтожения.
     При  виде разрушенных  кладбищ,  развороченных  могил  и  расплавленных
памятников поднялась  новая волна паники.  Оставшиеся  в  живых,  выбравшись
наверх  из  мрака  подземелья,  не  нашли ни крестов, ни  могильных  камней.
Земляной  покров  с   травой  и   цветами  -   символ  материнского  лона  -
отсутствовал. Обелисков - хранителей отцовского  начала - тоже  не было. Все
выжег огонь.
     Вот  в  те времена и  заложили  на  Пагосе некрополь,  в  тверди скалы,
превосходившей  по  надежности  даже  пирамиды. Обряд быстро  прижился, стал
повальным и оправдывал  себя. С  новой страстью  вспыхнувшее желание обрести
вечный  покой  согласно   старому  христианскому  обычаю  нашло  здесь  свое
осуществление. Так  ущелье  в восточной части Пагоса  стало местом  великого
паломничества мертвых. Вход  в это  царство  был торжественным, белые  скалы
устремлялись, словно мраморные колонны или трубы  органа,  в такую высь, где
пролетал  только орел.  Давно  иссякшие ледниковые  воды  образовали в скале
мощные монолиты. Словно самой природой  созданные обелиски  обрамляли вход в
долину мертвых, торжественно простиравшуюся в глубь горы.
     Обустроенные подъезды  к могильникам позволяли проникнуть в  необъятное
царство,  заселенное  умершими,  места захоронений которых  напоминали  соты
мрачного  улья.  От  часовен  и  наскальных  церквей,  в которых  свершались
траурные церемонии, разветвлялись дорожки к криптам и, конечно, колумбариям.
В  этом  находили  свое  отражение  вынужденная  теснота и  перенаселенность
последних  пристанищ  на  земле.  Стены  колумбария  были  выложены,  словно
мозаикой, мемориальными плитами с выгравированными  на них  именами и  двумя
датами.  Небольшое  углубление предназначалось  для святой  воды, часто  там
лежала  веточка  самшита.  Узкий  каменный  бортик  внизу  был  весь  покрыт
застывшим воском, капавшим на него со свечей, зажженных в память об умерших.
На родительскую и  в день  поминовения усопших в подземных  галереях  царило
оживление, словно в дни больших торжественных приемов.
     Луций любил  ходить  в такие  дни по  улицам  города  мертвых, сиявшего
тысячами поминальных  огней. Вот когда становилось очевидным, у кого из этих
тысяч  умерших  есть  еще  хоть одна душа, помнящая о нем: имя его  освещало
тогда  пламя  свечи.  Залы некрополя  в  скале  походили  на  своды огромной
каменной  библиотеки. Только названия на  корешках были освещены. А  за ними
покоились книги жизни, забытые быстротечным  временем,  но  не пропавшие для
вечности.
     В  обычные  дни едва ли когда забредал посетитель в заброшенные склепы,
дремавшие  в скале. Молчание  здесь казалось безмерным.  Не мерцала  ни одна
свеча,  и  только  тоненький  лучик  света,  словно  нить  Ариадны,  вел  по
лабиринту, освещая эту резиденцию  смерти  своим отблеском, не имеющим тени.
Но однажды  случалось так,  что  вдруг все  менялось, -  обнаруживалось, что
личность  давно умершего значительна  сама по себе. И тогда сразу появлялось
много света - словно сама скала воссияла ради него.
     Здесь были и  такие галереи, в которых мертвые лежали  по  рангу, в том
числе большой пантеон с великими блистательными именами  - пустынный  пышный