становились  рядом  на  высоких  лесах, задирали головы вверх, задыхались от
жары  или  же  коченели  от холода, когда в высокий монастырь вплывали зимой
облака и обволакивали их своими хлопьями.
     Агапит  никогда  не  торопил  их.  Сам  медлительный и величественный в
жестах,  будто  фигуры  святых, которых учил изображать, он любил это же и в
своих  учениках.  Мищило  в  совершенстве  заучил  все  требования  Агапита,
наслаждался  медлительностью  в  работе,  будто  тем самым мог продлить свою
жизнь.  А Сивоок набрасывался на работу ожесточенно, ему каждый раз хотелось
выложить  все, что умеет, на что способен, над его горячностью смеялись все;
Мищило  укоризненно  покачивал  головой,  а потом первый же доносил Агапиту,
как  недостойно  вел  себя  его  товарищ и как пострадало от этого дело, ибо
из-за  его  неудержимости нарушен был канон об изображении верхнего женского
убранства,  в  котором  не  должно  быть  ни  единой  складки,  ибо  складки
создаются  только  поясами,  которые,  как  всем  известно, присвоены одежде
нижней,  перепоясанные патрицианки имеют их лишь в парадной одежде, но носят
через   плечо,  а  не  на  талии,  чтобы  не  вводить  мужчин  во  искушение
сатанинское.
     Удивительно  занудливым  был этот Мищило, и Сивоок никак не мог понять,
почему  наслан  был  на него такой единоземец, какой силой. Зато Агапит души
не чаял в Мищиле.
     - Э-э,  - воркующе говорил он Сивооку, который вовсе не чувствовал себя
виновным  и  небрежно  сидел  в  присутствии  своего попечителя, слушал и не
слушал  его,  -  в  нашем деле нужны этакие вот неторопливые, рассудительные
люди,  которые  могли  бы  подумать  не спеша и провести рукою так, чтобы не
ошибиться.  Думаешь,  ты  сделал  эту  мозаику?  Торопился, рвался, а куда и
зачем?  Все  равно  ничего  бы не сделал, если бы задолго до тебя не созрело
это  в  моей  голове  и душе, а еще раньше - в душах многих достойных людей,
которых  уже нет и на свете. Думали они об этой мусии, вынашивали по камешку
каждую  краску,  каждый изгиб. А твое дело - сделать. Нести традицию. В этом
-  устойчивость  и  вечность державы и ее люда. Кто придерживается традиции,
тот  может  надеяться,  что  его  тоже когда-то будут ценить. А ежели плюешь
сам,  плюнут  и  на  тебя.  Только  варвары  живут  без строя и порядка, а у
богочтимых  ромеев  все установлено точно: и в жизни, и в службе божьей, и в
деяниях   царственных   императоров.   Что   есть  искусство?  В  нем  точно
установлены  средства  изображения  и композиции, точно так же, как, скажем,
заранее   расписан   порядок   одевания  и  переодевания  императоров  и  их
приближенных,  а  также  священников.  А что может быть главнее для простого
человека,  нежели  лицезреть  своего  светского  или  духовного повелителя в
одежде,   которая   сразу   свидетельствует,   кто  перед  тобой?  Император
Константин  Багрянородный  в  тридцать  седьмой  главе  своей  первой "Книги
церемоний"  говорит,  какие  облачения  надевают  цари на праздники и выходы
торжественные.  Кто  еще  не  знает, должен запомнить твердо и непоколебимо,
как  все, что касается вашего умения. Это великая наука. Ибо что есть жизнь?
Это  переодевание, умение подобрать для определенного случая соответствующие
одежды.
     И  точно  так  же  как  каждый  знает, когда и по какому поводу и какие
одежды   надевают   вельможные,   искусство   наше  в  каждом  случае  может
пользоваться  только заранее определенными и твердо установленными канонами,
и  тот,  кто  их  усвоит и будет нести в себе и сможет передать через себя и
свое  умение,  этот  нам нужен. А все остальные - отступники. Отступников же
следует изгонять, как нечестивых из храма.
     - Можешь изгнать меня хоть сегодня, - мрачно говорил Сивоок.
     - Нет, нет, человече! - самодовольно смеялся Агапит.
     Сивоок  пропускал  все эти поучения мимо ушей. Земля ромеев? Никогда не
забудет  болгарских  своих  братьев, тяжкий переход через македонские горные
дороги,  Амастрианский  форум  и душераздирающие крики: "Майчице моя! Оче ми
изгорях!"
     Земля  ромеев?  В  этой  земле, сухой и черствой, всех богов поселили в
храмах,  сами же непрестанно возносятся молитвами на небо, а его боги жили в
листве  деревьев,  в водах, в земле, и никто не помышлял взбираться на небо,
ибо было оно таким высоким, что не взойти на него и по радуге.
     Земля ромеев? Жестокость, коварство, лицемерие.
     С  одной  стороны  - закостенелые каноны. Ни на шаг нельзя отступить от
них.  Все  святые  в  одинаковых  одеждах  и  положениях.  Куда бы ни поехал
византиец,  он  непременно встретится с привычными для его глаза образами. И
сердце  его  должно  наполняться  высокомерием.  Свои,  наемные  и купленные
художники  рисовали апостолов, императоров, воинственных императорских жен и
кобыл,  и  целые рисованные фаланги Византии отправлялись на покорение мира,
чтобы   засвидетельствовать   порядок  и  непоколебимое  единство,  которые,
дескать,  царили  в  этой державе. А с другой стороны - незатихающие споры о
благочестии  и  бесчестии, о том, как верить, как спасти душу свою, и о том,
как  складывать  персты,  сколько раз говорить "аллилуйя", сколько просвирок
употреблять  при  богослужении,  сколько  концов  должно  иметь  изображение
креста,  как  писать  имя  Иисуса, какими должны быть архиерейские клобуки и
жезлы,  как  звонить  в  церквах,  не  учетвертить ли святую троицу, выделив
четвертый  престол для Спасителя; яростные анафемы друг другу, перебранки на
торжищах  и  в  корчмах  -  никчемность и суета, похвальба своими порядками,
своим  первородством,  древностью  своей  державы. Все равно как если бы дед
хвалился  перед  внуком:  "Я  родился  первым".  А  внук ответил бы: "Зато я
проживу дольше. Ты умираешь, я набираюсь силы и мощи".
     Хотя  Агапит  на  первый  взгляд  считался  вроде  бы свободным в своих
поступках  и  выборе  работы, на самом же деле все зависело от патриарха, от
сакеллария,  церковь  выступала  и  их  работодателем, и их кормильцем, и их
судьей.  Церковь держала в руках все каноны, не уступала ни в чем, требовала
послушания  и  покорности  не  только  в  молитвах, но и в украшении храмов,
художники  для  нее  должны были стать первыми рабами, призванными воспевать
могущество божье, прославлять бога и его апостолов в красках.
     Так  повелось  издавна.  Пошло  еще  из  Египта:  жрец - фараон и раб -
художник.  И  у  древних  греков,  наверное,  точно  так  же.  И  у  римлян,
наследниками  которых считали теперь себя ромеи. Искусство служило пышности.
Подавляло  человека, вместо того чтобы возвеличивать его дух, поддерживать в
нем  силу и веселье. Русичи не знали такого искусства. Резная ложка, вышитая
сорочка,   ковшик,   украшенный   цветами,  выжженными  жигалом,  посуда  со
спокойным  узором,  миска с изображением рыбы или птицы, красный щит (может,
и  называли  их греки русскими за эти щиты, потому что по-гречески красный -
русий),  кольчуга с блестками. А потом пришел суровый, бесплотный, рожденный
без  зачатия  и уже потому непостижимый и чужой бог, с аскетизмом, схимой, с
жестокостью, - и нет веснянок, нет зеленых праздников, нет солнцеворота.
     Двенадцать  и  двенадцать, а то еще и больше - вот сумма лет Сивоока, в
течение  которых  он  должен  был  сталкиваться  с  этим  новым  богом,  под