- Майне  геррен,  - глядя на ручные часы, прервал Бориса Вассеркампф, -
майне  геррен,  я  могу вам наконец сообщить совершенно официально и со всей
ответственностью,  что...  -  он поднял палец, выждал паузу, произнес дальше
почти торжественно, - необходимость в поездке в Марбург отпадает...
     - То есть как? - удивился Валерий. - Объясните, пожалуйста.
     - Мы  не  поедем  в Марбург, потому что... - Вассеркампф снова выдержал
паузу,  он играл, как опытный актер, свою роль до конца, - потому что, майне
геррен,  именно в эту минуту приземлился самолет из Вены и этим самолетом...
этим самолетом прилетел профессор Оссендорфер...
     - Значит, мы увидимся с Оссендорфером здесь? - спросил Борис.
     Если  бы  Вассеркампф  просто  ответил  на  этот  вопрос,  он не был бы
Вассеркампфом.  Потерять  такую блестящую возможность поговорить на этот раз
уже не на посторонние темы, а по сути дела? Никогда!
     - Профессор  Оссендорфер  не остановился перед тем, чтобы прервать свои
каникулы,  которые  он  проводил  на  берегу  Адриатики в Монтенегро, курорт
Будва, отель "Авала", номер люкс с лоджией в сторону моря.
     - Когда мы с ним встретимся? - снова спросил Борис.
     - Но  профессор  Оссендорфер  понял, что без его присутствия невозможно
будет  разрешить  это дело, одновременно он, несмотря на всю его гуманность,
не  мог  также  оставить  это дело из прошлого на суд божий, то есть предать
забвению,  и прибыл сюда, чтобы передать государственному прокурору Штуммелю
обвинение против профессора Отавы...
     - Который  не  дал  профессору  Оссендорферу докупаться в Адриатическом
море? - въедливо заметил Борис.
     - К  сожалению, майне геррен, речь идет о более важных вещах. Профессор
Оссендорфер  намеревается обвинить вас, профессор Отава, в том, что вы зимой
сорок  второго  года в Киеве принимали прямое участие в убийстве выдающегося
немецкого ученого, профессора Адальберта Шнурре.
     Вассеркампф  скрестил  на  груди  руки,  отошел  за свой стол, прищурил
глаза, чуточку задрал голову, наслаждаясь эффектом от своих слов.
     - Что  ж, - сказал Борис, - со своей стороны я благодарен вам, господин
государственный  советник,  за  то,  что  вы помогли нам установить личность
Оссендорфера.  Теперь  я  твердо  знаю,  еще  и не увидев его, что профессор
Оссендорфер  -  это  бывший  денщик штурмбанфюрера Шнурре, а также ассистент
профессора  Шнурре.  И  что  это именно он вместе с штурмбанфюрером Шнурре и
специальной  командой грабил культурные и исторические ценности Киева. И что
это именно он убил известного советского ученого, профессора Гордея Отаву.
     - Еще  сегодня против вас, герр профессор, будет выдвинуто обвинение, -
напомнил Вассеркампф.
     - Этим  обвинением Оссендорфер выдал самого себя, и со своей стороны мы
будем  ставить  вопрос  о  том,  чтобы его судили как военного преступника и
грабителя,  -  сказал Борис. - Ваше же управление по возмещениям поможет нам
возвратить  важный  исторический  документ,  который где-то скрывает военный
преступник   Оссендорфер.   Желаю   вам   успеха,  господин  государственный
советник. - Отава поклонился и направился к двери.
     Валерий задержался на одну лишь минуту.
     - Наше  посольство будет действовать через официальные каналы, - сказал
он  немного  растерявшемуся  чиновнику, - извините за беспокойство, господин
государственный советник.
     - Однако  же,  майне геррен! - успел крикнуть вдогонку Вассеркампф. - Я
не все...
     Автоматическая дверь бесшумно закрылась за посетителями.


                                  Год 1032
                                    КИЕВ

                                                            Аще бо поищеши в
                                                   книгах мудрости прилежно,
                                                         то обрящеши великую
                                                          пользу души своей.

                                                            Летопись Нестора

     Собор  стоял среди снегов в холодном белом одиночестве. Розовая громада
его  возносилась  к  самому  небу,  и низкие облака задевали о самый высокий
купол,  беспомощно запутывались между куполов, расположенных ниже, мгновенно
останавливались  в  своем  беге, и тогда казалось, будто начинает лететь над
землей  сам  собор,  и сплошная его удивительная розовая окраска заслонялась
желтизной  кованого  золота,  которым  покрыты  были  купола,  и  весь собор
внезапно  засвечивался,  будто  соты,  полные  меду,  и даже в самых мрачных
душах становилось яснее от этого зрелища.
     А  ведь  строили его в спешке, так, будто сооружался храм для покорения
и  заточения духа людского. Ворочали камни, тащили дерево, везли плинфу, все
это  нужно было поднять, сцепить в невидимые для непосвященного глаза связи,
из   ничего   создать   невиданное,   из   суматохи,   из   сумятицы  родить
гармоничность.  Камень  и  заправу  носили  на  плечах.  Деревянных лесов не
ставили,  потому  что  тогда  не  было  бы доступа к стенам тем неисчислимым
тысячам  люда, которые стремились подставить свои плечи под тяжесть. Мастера
по  камню  повисали в деревянных гнездах вокруг стен, стояли плотно на самой
верхней  части  строения,  все  необходимое  для  них  подавали  при  помощи
журавлей,  блоков,  крутилок;  применялись  не  только  ручные, но и большие
круги,  приводящиеся  в  движение ногами. Князь торопил своих строителей. Не
трудились  только в день рождества, во все остальные дни работали при огне с
вечера  до  второй стражи, а с утра - начиная со стражи четвертой. За спешку
строители  платили  князю  своим  высоким  умением  издеваться над княжеской
казной,  так что Ярославу приходилось обращаться за помощью к боярам, купцам
и  даже  к  простому люду, с которого ранее было уже содрано все, что только
удавалось  содрать  силой.  Князь просил о пожертвованиях, и тогда несли кто
что  мог,  а еще в зависимости от того, кто какой грех или какую провинность
хотел   искупить  перед  новым  неизвестным,  но  всемогущим,  как  об  этом
молвилось  повсеместно,  богом:  несли  золото и серебро, орущие, украшения,
несли  кто  корец  ржи,  кто  поросенка,  кто пару кур, кто десяток яиц. Все
принималось;   тут  же,  рядом  с  возводящейся  церковью,  были  поставлены
княжеские   торговцы   и   менялы,   которые  помогали  сбывать  кое-что  из
пожертвований,    давая   взамен   деньги   или   драгоценности;   остальные
пожертвования  сразу  же шли в дело: поросят жарили и съедали строители, они
же резали кур, варили кашу, пекли хлеб.
     Так  вырастала  эта  огромная  церковь,  и  так  ее завершили и покрыли
кованым  золотом  еще  до того, как были насыпаны в полную высоту новые валы