науку, в прогресс. Наша интеллигенция, раз став  на эту почву, в большинстве
случаев всю жизнь  так  и  остается при  этой вере,  считая эти вопросы  уже
достаточно  разъясненными  и окончательно  порешенными,  загипнотизированная
всеобщим  единодушием  в этом мнении. Отроки становятся зрелыми мужами, иные
из них приобретают серьезные научные знания, делаются видными специалистами,
и в таком случае они бросают на чашку весов в пользу отрочески уверованного,
догматически воспринятого  на школьной скамье атеизма свой авторитет  ученых
специалистов, хотя  бы в области этих  вопросов они были нисколько не  более
авторитетны,  нежели каждый  мыслящий и чувствующий  человек. Таким  образом
создается духовная  атмосфера  и  в  нашей  высшей  школе,  где  формируется
подрастающая   интеллигенция.  И   поразительно,   сколь   мало  впечатления
производили  на  русскую интеллигенцию люди  глубокой  образованности,  ума,
гения,  когда они  звали ее к  религиозному  углублению,  к  пробуждению  от
догматической спячки, как мало  замечены были  наши религиозные  мыслители и
писатели-славянофилы, Вл. Соловьев, Бухарев[22], кн. С. Трубецкой
и др., как  глуха оставалась  наша  интеллигенция  к  религиозной  проповеди
Достоевского и даже Л. Н. Толстого, несмотря на внешний культ его имени.
     В  русском  атеизме больше всего  поражает  его  догматизм,  то,  можно
сказать,  религиозное  легкомыслие,  с  которым  он  принимается.  Ведь   до
последнего   времени  религиозной  проблемы,   во   всей   ее   огромной   и
исключительной важности  и жгучести, русское  "образованное" общество просто
не замечало и не понимало, религией же интересовалось вообще лишь постольку,
поскольку  это   связывалось  с  политикой  или  же  с  проповедью  атеизма.
Поразительно невежество нашей интеллигенции в вопросах религии. Я говорю это
не для обвинения, ибо это  имеет,  может быть,  и  достаточное  историческое
оправдание, но для  диагноза ее духовного  состояния. Наша интеллигенция  по
отношению к религии просто еще Не вышла из отроческого возраста,  она еще не
думала  серьезно  о  религии  и  не  дала  себе  сознательного  религиозного
самоопределения,  она  не жила  еще  религиозной мыслью  и остается поэтому,
строго говоря, Не выше  религии, как думает о  себе сама,  но  вне  религии.
Лучшим  доказательством  всему   этому   служит  историческое  происхождение
русского атеизма. Он усвоен нами с Запада (недаром  он  и стал первым членом
символа  веры  нашего "западничества"). Его мы  приняли  как последнее слово
западной  цивилизации,  сначала   в   форме  вольтерьянства  и  материализма
французских  энциклопедистов, затем атеистического  социализма  (Белинский),
позднее  материализма 60-х  годов, позитивизма, фейербаховского гуманизма, в
новейшее  время экономического материализма  и --  самые  последние  годы --
критицизма. На многоветвистом  дереве  западной  цивилизации, своими корнями
идущем глубоко в историю, мы облюбовали только одну ветвь, не зная, не желая
знать  всех  остальных,  в полной  уверенности, что мы прививаем себе  самую
"подлинную  европейскую цивилизацию.  Но европейская  цивилизация  имеет  не
только  разнообразные плоды  и  многочисленные  ветви, но и  корни, питающие
дерево  и, до  известной  степени, обезвреживающие  своими здоровыми  соками
многие ядовитые плоды. Поэтому даже и  отрицательные учения на своей родине,
в  ряду  других  могучих  духовных  течений,  им: противоборствующих,  имеют
совершенно другое  психологическое и историческое значение, нежели когда они
появляются в  культурной пустыне  и притязают стать единственным фундаментом
русского   просвещения   и   цивилизации.   Si  duo  idem  dicunt,  non  est
idem.[23] На таком  фундаменте  не была  построена  еще  ни  одна
культура.
     В  настоящее  время  нередко забывают, что западноевропейская  культура
имеет религиозные корни, по крайней мере наполовину построена на религиозном
фундаменте, заложенном средневековьем и реформацией. Каково  бы ни было наше
отношение к реформационной догматике и вообще  к  протестантизму, но  нельзя
отрицать,  что  реформация  вызвала  огромный  религиозный  подъем  во  всем
Западном  мире,  не  исключая  и  той  его  части,  которая  осталась  верна
католицизму, но тоже: была принуждена обновиться для борьбы с врагами. Новая
личность европейского человека, в этом смысле, родилась  в реформации (и это
происхождение  ее  наложило на  нее  свой отпечаток),  политическая свобода,
свобода  совести, права  человека  и  гражданина  были  провозглашены  также
реформацией (в Англии);  новейшими исследованиями выясняется  также значение
протестантизма, особенно  в реформатстве,  кальвинизме и пуританизме,  и для
хозяйственного развития,  при выработке  индивидуальностей,  пригодных стать
руководителями  развивавшегося  народного  хозяйства.  В  протестантизме  же
преимущественно  развивалась  и  новейшая наука, и особенно философия. И все
это развитие шло со строгой  исторической преемственностью и постепенностью,
без;   трещин   и  обвалов.  Культурная   история  западноевропейского  мира
представляет собою одно связное целое, в котором еще живы и свое необходимое
место занимают и  средние века, и реформационная эпоха, наряду,  с  веяниями
нового времени.
     Уже  в эпоху  реформации  обозначается  и  то  духовное  русло, которое
оказалось  определяющим для  русской интеллигенции.  Наряду  с реформацией в
гуманистическом ренессансе, возрождении  классической древности возрождались
и  некоторые  черты  язычества.  Параллельно с  религиозным  индивидуализмом
реформации   усиливался  и   неоязыческий   индивидуализм,   возвеличивавший
натурального, невозрожденного человека. По этому  воззрению, человек добр  и
прекрасен  по  своей природе,  которая  искажается  лишь внешними условиями;
достаточно восстановить  естественное состояние человека,  и этим будет  все
достигнуто.  Здесь  -- Корень разных естественно-правовых теорий, а также  и
новейших учений  о  прогрессе и  о  всемогуществе одних внешних  реформ  для
разрешения  человеческой  трагедии,  а   следовательно,  и  всего  новейшего
гуманизма   и   социализма.  Внешняя,   кажущаяся  близость   индивидуализма
религиозного и языческого не устраняет их глубокого внутреннего различия,  и
поэтому  мы наблюдаем в новейшей истории не только параллельное развитие, но
и   борьбу   обоих   этих   течений.   Усиление   мотивов   гуманистического
индивидуализма   в   истории   мысли   знаменует   эпоху   так   называемого
"просветительства"   ("Aufklдrung")   в  XVII,  XVIII,  отчасти  XIX  веках.
Просветительство делает наиболее радикальные отрицательные выводы из посылок
гуманизма:  в  области  религии,  через  посредство  деизма, оно  приходит к
скептицизму и атеизму; в области философии, через рационализм и эмпиризм, --
к позитивизму и материализму; в области морали,  чрез "естественную" мораль,
--  к утилитаризму  и  гедонизму. Материалистический  социализм  тоже  можно
рассматривать  как   самый  поздний  и  зрелый  плод  просветительства.  Это
направление,   которое   представляет   собою  отчасти   продукт  разложения
реформации,  но  и само  есть  одно из разлагающих начал  в  духовной  жизни
Запада, весьма  влиятельно  в  новейшей  истории.  Им  вдохновлялась великая
французская революция и большинство революций XIX века, и оно  же, с  другой
стороны,  дает  духовную основу  и  для  европейского мещанства,  господство
которого сменило пока собой героическую эпоху просветительства. Однако очень
важно  не  забывать,  что  хотя  лицо европейской земли все более искажается