воля,  характер,  и пренебрежение этим  жестоко мстит за себя.  Разрушение в
народе  вековых  религиозно-нравственных  устоев  освобождает  в нем  темные
стихии,  которых  так много  в  русской  истории, глубоко  отравленной  злой
татарщиной  и  инстинктами   кочевников-завоевателей.  В  исторической  душе
русского народа  всегда боролись, заветы обители преп.  Сергия и Запорожской
сечи   или    вольницы,   наполнявшей   полки    самозванцев,    Разина    и
Пугачева[xxiii] . И эти грозные, неорганизованные, стихийные силы
в  своем  разрушительном  нигилизме  только  по  видимому   приближаются   к
революционной интеллигенции, хотя  они и принимаются  ею  за революционизм в
собственном  ее  духе;  на  самом  деле  они  очень  старого  происхождения,
значительно старше  самой интеллигенции. Они с трудом преодолевались русской
государственностью, полагавшей им внешние границы, сковывавшею их, но они не
были ею вполне  побеждены. Интеллигентское  просветительство одной  стороной
своего влияния  пробуждает  эти дремавшие инстинкты  и  возвращает Россию  к
хаотическому состоянию, ее обессиливающему и с такими трудностями и жертвами
преодолевавшемуся ею в истории. Таковы уроки последних лет, мораль революции
в народе.
     Отсюда понятны  основные  причины глубокой духовной распри, раздирающей
Россию в новейшее время, раскол ее  как бы на две  несоединимые половины, на
правый и левый блок,  на  черносотенство  и  красносотенство.  Разделение на
партии, основанное на различиях политических  мнений,  социальных положений,
имущественных  интересов, есть обычное  и  общераспространенное  явление  в.
странах с народным представительством и, в известном смысле, есть неизбежное
зло,  но  это разделение нигде не проникает так глубоко, не нарушает в такой
степени  духовного  и  культурного  единства  нации,  как   в  России.  Даже
социалистические партии  Западной Европы, наиболее выделяющие себя из общего
состава  "буржуазного"   общества,  фактически  остаются  его  органическими
членами, не разрушают цельности культуры. Наше  же различение правых и левых
отличается тем, что оно имеет предметом своим не только разницу политических
идеалов,  но и, в  подавляющем большинстве,  разницу  мировоззрений или вер.
Если искать  более точного  исторического  уподобления  в  истории  Западной
Европы, то оно гораздо больше походит на разделение католиков и протестантов
с  последовавшими отсюда религиозными войнами в эпоху Реформации,  нежели на
теперешние  политические партии. Достаточно  разложить на  основные духовные
элементы этот правый и левый блок, чтобы это увидеть.  Русскому просвещению,
служить  которому  призвана  русская интеллигенция,  приходилось бороться  с
вековой  татарщиной,  глубоко  въевшейся  в  разные стороны  нашей жизни,  с
произволом    бюрократического    абсолютизма    и    государственной    его
непригодностью, ранее с  крепостным правом, с институтом телесных наказаний,
в  настоящее  время с институтом смертной казни, с  грубостью нравов, вообще
бороться за лучшие условия жизни. К этому сводится идеальное содержание  так
называемого  освободительного движения, трудность и тяжесть которого приняла
на  свои плечи интеллигенция  и в  этой  борьбе  стяжала себе многочисленные
мученические  венцы.  Но,  к  несчастью  для русской  жизни, эту борьбу  она
связала неразрывно  с[о] своим отрицательным  мировоззрением.  Поэтому  для,
тех,  кому  дорого было  сокровище  народной  веры  и  кто  чувствовал  себя
призванным  его охранять -- прежде  всего для  людей  церкви,  --  создалась
необходимость борьбы с интеллигентскими влияниями на народ  ради защиты  его
веры.  К борьбе  политических  и культурных идеалов примешалась  религиозная
распря,  всю серьезность которой, вместе со всем ее угрожающим значением для
будущего России, до сих пор еще не умеет в  достаточной степени  понять наша
интеллигенция. В поголовном почти уходе  интеллигенции  из  церкви  и  в той
культурной  изолированности,  в  которой   благодаря  этому   оказалась  эта
последняя,  заключалось  дальнейшее ухудшение  исторического положения. Само
собою  разумеется,  что  для  того, кто верит в мистическую жизнь церкви, не
имеет решающего  значения  та  или иная ее  эмпирическая  оболочка  в данный
исторический момент; какова  бы  она  ни  была, она  не  может  и не  должна
порождать  сомнений  в  конечном  торжестве  и  для  всех явном просветлении
церкви.  Но,  рассуждая  в  порядке  эмпирическом  и  рассматривая   русскую
поместную церковь  как фактор исторического  развития,  мы не можем  считать
маловажным  тот  факт,  что  русский  образованный   класс  почти  поголовно
определился  атеистически.  Такое  кровопускание,   конечно,   не  могло  не
отразиться  на культурном и умственном уровне оставшихся церковных деятелей.
Среди интеллигенции обычно злорадство по поводу многочисленных язв церковной
жизни,  которых мы нисколько не хотим  ни  уменьшать,  ни  отрицать (причем,
однако, все положительные стороны церковной жизни остаются для интеллигенции
непонятны или неизвестны).  Но  имеет ли  интеллигенция настоящее  право для
такой  критики  церковной  жизни,  пока   сама  она   остается  при  прежнем
индифферентизме  или принципиальном отрицании религии, пока  видит в религии
лишь темноту и идиотизм?
     Церковная интеллигенция,  которая подлинное христианство соединяла бы с
просвещенным  и ясным  пониманием культурных и исторических задач  (чего так
часто недостает современным церковным деятелям), если бы таковая народилась,
ответила бы насущной исторической  и национальной необходимости. И даже если
бы ей и  на этой череде пришлось  подвергнуться  преследованиям и  гонениям,
которых  интеллигенция  столько  претерпевает  во  имя  своих  атеистических
идеалов, то это  имело  бы огромное историческое  и  религиозно-нравственное
значение и совершенно особенным образом отозвалось бы в душе народной.
     Но  пока  интеллигенция всю силу  своей  образованности  употребляет на
разложение  народной веры,  ее защита  с  печальной неизбежностью все больше
принимает  характер борьбы  не  только  против  интеллигенции, но  и  против
просвещения,  раз  оно  в  действительности  распространяется  только  через
интеллигенцию, --  обскурантизм  становится средством  защиты  религии.  Это
противоестественное  для  обеих сторон  положение,  обострившееся именно  за
последние годы, делает современное состояние  наше особенно мучительным. И к
этому присоединяется  еще  и  то, что  борьбой  с  интеллигенцией  в  защиту
народной  веры пользуются  как предлогом  своекорыстные  сторонники реакции,
аферисты,  ловцы в мутной воде, и все  это  сплетается в один исторический и
психологический клубок,  вырабатываются привычные  ходы мысли,  исторические
ассоциации  идей,   которые  начинают   рассматриваться  и  сторонниками   и
противниками  их как внутренне обязательные и нерасторжимые,  0ба полюса все
сильнее  заряжаются  разнородным  электричеством. Устанавливаются  по  этому
уродливому  масштабу  фактические  группировки  людей на  лагери,  создается
соответствующая психологическая среда,  консервативная, деспотическая. Нация
раскалывается надвое, и в бесплодной борьбе растрачиваются лучшие ее силы.
     Такое положение создалось всем нашим духовным прошлым, и задача времени
состоит в  том, чтобы преодолеть это разделение, возвыситься над ним, поняв,
что в основе его лежит не внутренняя, идеальная необходимость, но лишь  сила
исторического  факта.  Пора приступить к  распутыванию этого  Гордиева  узла
нашей истории.