обыденном сознании нашей эпохи. Всякий шаг, приближающий к такому
единству, встречает сначала ожесточенное сопротивление большинства
специалистов, - история науки дает тому массу примеров; и затем, когда
объединительная идея одерживает победу, принимается специалистами, то это
нисколько не уменьшает их сопротивления следующему шагу. Оно вытекает из
самого механизма мысли, порождаемого специализацией; механизм этот таков,
что специалист невольно стремится отграничить свое поле работы, знакомое и
привычное, от остального опыта, ему чуждого и порождающего в нем чувство
неуверенности; там, где границы разрываются, где происходит сближение
областей и приемов работы, специалист ощущает это, как вторжение чего-то
постороннего, даже враждебного, в его личное хозяйство и усваивать это
новое для него несравненно труднее, чем итти по старому, протоптанному
пути. Оттого, напр., самая широкая и глубокая из объединяющих науки идей
XIX века - закон сохранения энергии - так долго должна была пробиваться,
пока ее признали. Статья Роберта Майера, впервые отчетливо выразившая и
обосновавшая этот закон, была отвергнута специальным журналом физики.
Дарвинизму пришлось вынести не меньше борьбы. Когда физик Юз случайно
открыл электрические волны при помощи своего микрофона, который передал
ему на улице, через воздух и стену, колебания электрических разрядов,
происходивших в его лаборатории, то друзьям удалось убедить его не
опубликовывать этого факта и своего вывода: они говорили, что он "научно
скомпрометировал бы себя". И это открытие, сливавшее области явлений света
и электричества, пришлось вновь делать Герцу четверть века спустя.
   Даже такие практические, по существу простые идеи, как применение силы
пара к водному и сухопутному транспорту, когда она применялась уже как
двигатель в промышленности, вызывали недоверие и насмешки авторитетных
людей, в роде заявлений "это так же вероятно, как путешествие на
Конгревовской ракете". Для человека, воспитанного в духе специализации,
было само собой очевидно, что методы, пригодные для фабрики, не могут быть
пригодны для корабля или экипажа. А между тем и метод, на котором основана
ракета, т.-е. "взрывной", впоследствии нашел свое место в организации
техники транспорта, - разумеется, в соответственно измененном и
приспособленном виде, для автомобилей, моторных судов, аэропланов и
дирижаблей. Подобные факты можно приводить без конца.
 
 
   V.
 
 
   Единство организационных методов, пробиваясь через узкие рамки
специализации, так сказать, навязывается новейшим развитием техники и
науки. Характерны те способы, которыми современное мышление, обывательское
и ученое, избавляет себя от этой неприятно-чуждой ему точки зрения. Прежде
всего самое понятие "организации" прилагается только к живым существам и
их группировкам. Даже технические процессы производства не признаются
организационными. Этому сознанию недоступен, как бы невидим тот простейший
факт, что всякий продукт есть система, организованная из материальных
элементов через присоединение к ним элементов человеческой трудовой
энергии, что, следовательно, вся техника есть организация вещей
человеческими усилиями в человеческих интересах.
   Что же касается продуктов стихийных сил природы, то здесь живой
"организации"
   противопоставляется мертвый "механизм", как нечто по существу иное,
отделенное непереходимой пропастью. Между тем, если внимательно
исследовать, как применяется в самой же науке понятие "механизм", то
пропасть немедленно исчезает. Всякий раз, как в живом организме удается
объяснить какую-нибудь его функцию, она уже рассматривается как
"механическая". Напр., дыхание, деятельность сердца долго считались самыми
таинственными явлениями жизни; когда удалось понять их, они стали для
физиологии просто "механизмами". То же случилось и с передачей нервных
возбуждений от органов чувств к мозгу и от мозга к мускулам, когда
выяснился электрический характер нервного тока. Между тем, разве все эти
функции перестали быть частью организационного процесса жизни, его
необходимыми и существенными моментами? Конечно нет. "Механическая сторона
жизни" - это просто все то, что в ней объяснено. "Механизм" - понятая
организация, и только. Машина потому "не более, как механизм", что ее
организация выполнена людьми и, значит, принципиально им известна. И
собственное тело - "не простой механизм" для современного человека по той
же самой причине, по которой часы для дикаря или младенца - не мертвая
машина, а живое существо.
   "Механическая точка зрения" и есть единая организационная точка зрения,
в ее развитии, в ее победах над разрозненностью науки.
   Как ни забронировано против этой точки зрения мышление современного
специалиста, но и его не может не поражать возрастающее применение
однородных методов и схем в самых различных отраслях научного опыта.
Возникает потребность как-нибудь понять это единство, загадочное для
специализированного сознания, воспитанного на разрозненности, ищущего
границ, рамок, перегородок, - но несомненное и неустранимое. Понять его
желательно именно таким образом, чтобы как можно более смягчить его,
ослабить его значение, найти, что оно мнимое, или кажущееся, или
субъективное, или искусственное, что оно вовсе не коренится в самой
природе вещей, в действительном бытии. В этом желательном направлении
работала мысль тех философов, которые были проникнуты духом специализации,
т.-е. большинства их. Им удалось создать две подходящих к задаче и их
настроению теории.
   Первая, кантианская, принимает, что все единство схем и методов зависит
исключительно от познающего субъекта, вполне "субъективно". Человек может
мыслить только в определенных формах, которые изначально свойственны самой
природе его познавательной способности. Эти формы он и навязывает фактам,
а потом относит к самой действительности, к природе изучаемого мира, что
является заблуждением: он, говоря словами Канта, "предписывает природе
законы", но только в том смысле, что это - законы его собственного
познания, от которых он не может уклониться, из рамок которых не может
выйти; он укладывает в них опыт, потому что ими он сам ограничен, иных не
имеет. Все ему представляется происходящим во времени, в пространстве, в
причинной связи и т. под.; но это только так "кажется", только "феномен"
(видимость, явление); эти "формы" заключаются в нем, субъекте, а не в
вещах "самих по себе", не в объекте. Такова основная идея старой
"гносеологии", т.-е. теории познания.
   Вот, напр., как применяется эта точка зрения к атомистической теории в