перевод Бюрнуфа и Hauvette-Besnault, Пар., 1840 - 84);  4)  "Гаруда  П."
(часть изд. в Бомбее, 1863); б) "Падма П." (отрывки изд. в Бомбее, 1857,
1861, полное изд. Вишванатха Нараяны  Мандлика,  Пуна,  1893  -  94;  6)
"Варага  П."  (изд.  Гришикеши  Шастри,  Кальк.,  1887  -  89).  Эти  П.
принадлежат секте вайшнава (вишнуитам), и, поэтому, главную роль  в  них
играет бог Вишну. Вторую группу (с преобладанием "невежества или тьмы" =
санскр. tamas) составляют: 1) "Матсья П." (изд. Дживананды  Видьясагары,
Кальк., 1876);. 2) "Курма П." (изд. в Мадрасе, 1876); 3) "Линга П."(изд.
с туземн. комм., Бомбей, 1857); 4) "Шива П."  (изд.  Бомбей,  1884);  5)
"Сканда  П."  (часть  изд.  в  Бомбее,  1861);  6)  "Агни  П."  (изд.  в
"Bibliotheca Indica", Калькутта, 1870 - 79). П. этой группы  принадлежат
шиваитам,  и  главный  герой  их  бог  Шива.  Наконец,   третью   серию,
посвященную Брахме  и  представляющую  преобладание  "страсти"  (санскр.
rajas), образуют: 1) "Брахма П."; 2) "Брахманда П."; 3) "Брахма-вайварта
П." (отрывок изд. с лат. перев. и комм. Штенцлер,  Б.,  1829,  другой  в
Бомбее, 1854); 4)  "Маркандея  П."  (изд.  Banerjea  в  "Bibl.  Iпdica",
Кальк., 1855 - 62; Дживананды Видьясагары, Кальк., 1876, в Бомбее,  1888
и т. д.; отрывок с лат. перевод, и  примеч.  Poley,  Берлин,  1831);  5)
"Бхавишья П." и 6) "Вамана П.". Кроме этих П., есть  еще  очень  древняя
"Ваю П." (изд. Раджендралала  Митра,  Кальк.,  1879  -  85),  которая  в
туземных перечнях П. заступает место Агни П. или Шивы П. Ее относят к VI
в. по Р. Хр., тогда как прочие П. принадлежат позднейшему времени  (ХIII
- XVI вв.). Все П.  отличаются  своим  обширным  объемом.  По  показанию
Бхагавата П., во  всех  18  П.  насчитывается  400  тысяч  строф.  Самая
объемистая, Сканда П., имеет 81000 строф, а две самые краткие - Брахма и
Вамана  П.  -  по  10000.  Из  упапуран  изданы  лишь   немногие:   "The
vrihannaradiya P." (Гришикешой Шастри, Кальк.,  1866  -  91)  и  "Саура"
("Saura P." ed. by Pandit Kasinatha Sastri  Sele,  Пуна,  1880).  Прочие
известны в рукописях или только по имени. Ср. Wilson, "Analysis  of  the
P." ("Journ. of the Roy. As. Soc.", т. V, 1838; перепечат. в его "Select
Works", Л., 1862 - 71, т. Ill); его же предисловие к переводу Вишну  П.;
Weber, "Verzeichniss der Sanskrit Handschriften  der  K.  Bibliothek  zu
Berlin" (1855, стр. 127 - 48);  Th.  Aufrecht,  "Catalogus  Codicum  MSS
Sanscriticorum quotquot in Biblioth. Bodleiana adservantur" (1869,  стр.
7 - 87). Мифология П. - у Vans Kennedy, "Researches into the Nature  and
Affinities of Ancient Hindu Mythology" (Лонд., 1831).
   С. Б - ч.
   Пуризм - преувеличенное стремление к чистоте литературного  языка,  к
изгнанию из него всяких посторонних элементов. Сознание, что  язык  есть
органическое целое, служащее живым выразителем народного  миросозерцания
и, в свою очередь, оказывающее  на  мысль  значительное  влияние,  ведет
естественным образом к заботе о  том,  чтобы  развитие  языка  протекало
свободно от внешних, случайных влияний и чтобы в наличный состав его  не
входили чуждые и ненужные ему примеси. В этом же  направлении  действует
идея о литературном языке, как о выделившемся из разговорной речи целом,
состав которого освящен применением в произведениях лучших  писателей  и
потому  не  подлежит  произвольным  преобразованиям.  Несомненно,   что,
несмотря на свободное, целесообразное развитие языка,  есть  посторонние
стихии и новообразования,  которые  должно  по  возможности  удалять  из
литературной и разговорной речи; они не  вяжутся  с  составом  и  строем
языка, неспособны  к  дальнейшему  развитию,  наводят  мысль  на  ложные
ассоциации,  наконец,  не  отвечают  особым   требованиям   благозвучия,
свойственным данному языку, и режут ухо,  привыкшее  даже  в  совершенно
новом слове встречать все-таки нечто знакомое, нечто вполне  сливающееся
со старыми элементами языка. Естественно  желание  освобождать  язык  от
таких  новообразований,  иногда  ненужных  (если  есть   соответственное
народное  слово,  а  вносится  иностранное),  иногда  сообщающих   мысли
неверный  оттенок  и,  во  всяком   случае,   не   обещающих   сделаться
органической  частью  языка.  С  этой   точки   зрения   теория   чистой
литературной речи восстает против неуместных  варваризмов,  неологизмов,
архаизмов и провинциализмов. Особенно горячо ведется борьба против  двух
первых, и это  объясняется  тем,  что  в  основе  П.  лежат  нередко  не
литературные и лингвистические, а иные соображения. Борьба против нового
слова бывает внешним проявлением борьбы против новой идеи,  застоем  под
прикрытием П. Утрированное национальное чувство, в связи с недостаточной
осведомленностью в вопросах языкознания, легко  усматривает  в  усвоении
языком иностранных слов падение народной самобытности; введение  в  язык
иностранного слова рассматривается как  преступление  не  только  против
чистоты литературного языка,  но  и  против  устоев  народнообщественной
жизни  (шовинизм  под  прикрытием  П.).  Когда  немцы  негодуют   против
употребления французских слов, когда греки изгоняют  из  своего  словаря
турецкие слова, когда венгерцы и чехи переводят даже собственные имена с
немецкого, они переносят в область языка борьбу, которая здесь неуместна
и бесплодна, как бы ни была она законна  сама  по  себе.  Борьба  против
заимствованных слов вообще не  может  быть  оправдана  уже  потому,  что
заимствования стары как цивилизация,  и  без  них  не  обходились  самые
самостоятельные языки. Народ  не  боится  заимствованных  слов,  как  не
боится усвоенных идей: и то, и другое необходимо станет его  достоянием,
получив своеобразный национальный отпечаток. Развитой  язык  утилизирует
самые нелепые и ненужные  заимствования  -  и  раз  такие  заимствования
получили право гражданства в обиходе, нет нужды изгонять их, как  бы  ни
противоречили они в своем происхождении идее  чистоты  и  ясности  речи;
уродливый галлицизм "не в своей  тарелке"  (assiette  значит  не  только
тарелка, но и настроениe) настолько водворился в языке и настолько  ясно
выражает известное понятие, что нет основания  восставать  против  него.
Было  удачно  замечено,  что  "язык  не  терпит  бесполезных  двойников"
(Габеленц): если в языке есть слово даже тождественное с заимствованным,
оно  получит  лишь   новый   оттенок   значения.   Однако,   несомненно,
злоупотребления возможны; язык может быть  загроможден  заимствованиями,
новообразованиями, провинциализмами, делающими его  неудобопонятным  без
всякой нужды. Очевидно, есть мера для этих посторонних элементов - и это
рождает вопрос о критерии  чистоты  речи.  Едва  ли  возможно  дать  ему
какое-либо общее решение, формулировать  всегда  пригодные  наставления.
Оценивать новообразования с точки зрения неподвижной теории  невозможно:
окончательным судьей и ценителем является история  языка.  При  внесении
нового слова писатель необходимо обращается не к какому-либо кодексу раз
навсегда определенных правил, но к своему  чутью,  источник  которого  -
бессознательная связь писателя с народом -  творцом  языка;  это  чутье,
этот внутренний такт и  дают  возможность  во  всяком  отдельном  случае
определить, необходимо ли здесь  новое  слово,  выражает  ли  оно  новое