общеобразовательных  предметов,  в   нее   входили   и   философские   и
общественноюридические науки. Число воспитанников было ограничено, и они
были обставлены наилучшим образом:  никаких  унизительных  наказаний  не
было; каждый имел  свою  особую  комнатку,  где  он  пользовался  полной
свободой. В отчете о первом годе конференция лицея говорит, что ученикам
"каждая истина предлагалась так, чтобы возбудить самодеятельность ума  и
жажду  познания...  а  все  пышное,  высокопарное,  школьное  совершенно
удаляемо было от их понятия и слуха"; но отчет,  как  говорит  Анненков,
больше   выражает    идеал,    нежели    действительность.    Прекрасные
преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей,  отчасти
по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи  -
давали зубрить  свои  тетрадки  (не  исключая  и  Куницына);  иные,  как
например любимец лицеистов А. И. Галич,  участвовали  в  пирушках  своих
аристократических учеников и мирволили им в классах и на экзаменах. Даже
самая свобода  или,  точные,  безнадзорность  приносила  некоторый  вред
слишком юным "студентам", знакомя их с такими сторонами  жизни,  которые
выгоднее узнавать позднее. К тому же, на третий год существования  лицея
скончался его первый директор, и почти два года  (до  назначения  Е.  А.
Энгельгарта,  в  1816  г.)  настоящего  главы  в  заведении   не   было;
преподавание и особенно воспитательная часть пострадали от  того  весьма
существенно. Но с другой стороны, та  же  свобода,  в  связи  с  хорошей
педагогической обстановкой, развивала в лицеистах чувство  человеческого
достоинства и стремление  к  самообразованию.  Если  солидные  знания  и
приходилось окончившим курс приобретать своим  трудом  впоследствии,  то
лицею они были обязаны охотой к этому труду, общим развитием  и  многими
гуманными, светлыми идеями. Вот почему они и относились с  таким  теплым
чувством к своему учебному заведению и так долго и  единодушно  поминали
19-е октября. Чтение римских прозаиков и поэтов было поставлено в  лицее
довольно  серьезно:  классическую  мифологию,  древности  и   литературу
лицеисты, в том числе П., знали не хуже нынешних студентов.  Способности
П. быстро развернулись  в  лицее:  он  читал  чрезвычайно  много  и  все
прочитанное прекрасно помнил; больше всего  интересовался  он  франц.  и
русской  словесностью  и  историей;  он  был  одним  из  самых  усердных
сотрудников в рукописных лицейских журналах и одним из деятельных членов
кружка лицейских новеллистов и поэтов (Илличевский, Дельвиг, Кюхельбекер
и др.), которые, собираясь по вечерам,  экспромтом  сочиняли  повести  и
стихи. Учился П. далеко не усердно. Кайданов, преподававший географию  и
историю, аттестует  его  так:  "при  малом  прилежании  оказывает  очень
хорошие успехи, и сие  должно  приписать  одним  только  прекрасным  его
дарованиям. В поведении  резв,  но  менее  противу  прежнего".  Куницын,
профессор логики и нравственных наук,  пишет  о  нем:  "весьма  понятен,
замысловат и остроумен, но крайне не  прилежен.  Он  способен  только  к
таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи  его
очень не велики, особенно по части логики".  Из  товарищей  знавшие  его
впечатлительную натуру и отзывчивое, мягкое сердце, искренно любили его;
большинство,  замечавшее  только  его  неумеренную  живость,  самолюбие,
вспыльчивость и наклонность к злой насмешке, считало его  себялюбивым  и
тщеславным;  его  прозвали  (французом,  преимущественно  за  прекрасное
знание французского языка - но в 1811 и след. годах это  был  во  всяком
случае эпитет не похвальный. Раздражительность, принесенная  П.  еще  из
дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения  большинства
товарищей; будущий поэт  сам  наталкивался  на  ссоры,  а  так  как  он,
несмотря на огромные  способности  и  остроумие,  не  отличался  быстрой
находчивостью,  то  далеко  не  всегда   мог   оставаться   победителем,
вследствие чего раздражался еще более. Предаваясь неумеренной  веселости
днем, П. часто проводил бессонные ночи в своем ј  14  (здесь  прожил  он
целые 6 лет), то обливаясь слезами и обвиняя себя и других, то обдумывая
способы, как бы изменить к лучшему свое  положение  среди  товарищей.  В
1814 г. Сергей  Львович  П.  вновь  поступил  на  службу  в  Варшаве  по
комиссариату (чиновником он оказался, конечно, крайне небрежным), а  его
15летний   сын   впервые   выступил   в   печати    с    стихотворением:
"Другу-стихотворцу" (4 июля, в 13 ј  "Вестника  Европы"),  за  подписью:
Александр Н. К.  ш.  п.  Несмотря  на  подъем  патриотического  чувства,
которое было  естественным  следствием  событий  1812-1814  гг.,  первые
поэтические  опыты  П.  направлялись  не  в  эту  сторону,  а   являлись
подражанием любовной и вакхической лирике и отчасти сатире французских и
русских учеников и  продолжателей  Горация.  Из  французских  поэтов  П.
больше всего подражал Парни, из русских - Батюшкову, Жуковскому, Василию
П. Но и в этих "полудетских песнях  на  чужой  голос"  местами  слышится
будущий П., то в искренности  чувства,  то  в  оригинальности  мыслей  и
ощущений, то в силе и смелости от дельных картин и стихов. В этих пробах
пера нельзя не заметить и уменья усваивать от каждого образца  лучшее  и
быстро отделываться от его недостатков: так, псевдоклассический  арсенал
собственных  имен,  очень  богатый  в  наиболее  ранних   стихотворениях
Пушкина, скоро  уступает  место  умеренному  употреблению  утвердившихся
формул; славянские выражения,  в  роде:  пренесенный,  взмущенны  волны,
расточил врагов, черный вран  стрежет,  быстро  редеют  и  употребляются
только в наименее задушевных его пьесах. В  высшей  степени  поразителен
факт, что одно из произведений 15-летнего  лицеиста;  который  три  года
назад думал пофранцузски, сделалось почти народною песнью  и  начиная  с
20-х годов перепечатывалось на лубочных листах; это  так  наз.  "Романс"
("Под вечер осенью ненастной"),  от  которого  потом,  по  забывчивости,
отказывался сам автор. В первых (1814 г.) стихотворениях поражает  также
раннее  развитие  чувственности  ("К  Наталье",  "К  молодой   актрисе",
"Красавице,  которая  нюхала  табак").  То  обстоятельство,  что   стихи
15-летнего П. попали в печать, не могло очень сильно выдвинуть его между
товарищами: редакторы того времени очень любили поощрять  юные  таланты,
особенно из хороших фамилий, и первое стихотворение Дельвига  напечатано
было еще раньше.
   Но  вот  наступил  день  публичного  экзамена  8  января  1815   года
(переходного в старший класс),  на  который  приехал  Державин.  Пушкину
велели  прочесть  собственное  стихотворение:  "Воспоминания  в  Царском
Селе", написанное (по совету  Галича)  в  державинском  и  даже  отчасти
ломоносовском стиле (но местами с истинным чувством,  сильно  и  красиво
выраженным), во славу Екатерины, ее  певца  и  ее  победоносного  внука.
Державин был растроган, хотел обнять поэта (который  убежал,  вследствие
юношеской конфузливости)  и,  говорят,  признал  в  П.  достойного  себе
наследника.  Это  стихотворение,  за  полной   подписью   автора,   было
напечатано в "Российсском Музеуме", который в том же году поместил и еще
нисколько произведений П. С этого времени П. приобретает  известность  и