воспроизводивший  новый королевский замок в Виндзоре, - вот некоторые из тех
невиданных  блюд,  с  которыми  ему  довелось иметь дело. Один лучник принес
Аллейну  с  корабля  смену  одежды,  и  он,  с  живостью юности, уже позабыл
огорчения  и  усталость  этого утра. Явился паж из зала для пиров и сообщил,
что  их хозяин будет вечером пить вино у лорда Чандоса и желал бы, чтобы его
оруженосцы  ночевали в гостинице "Полумесяц" на улице Апостолов. Поэтому оба
юноши  в  сумерках  пустились в путь, насладившись выступлениями жонглеров с
их фокусами и менестрелей с их песнями, последовавшими за главной трапезой.
     Шел  мелкий  дождь,  когда Аллейн и Форд, набросив на головы плащи, шли
пешком  по  улицам древнего города; своих лошадей они оставили в королевских
конюшнях.  Изредка  масляный  фонарь  на  углу  улицы  или под портиком дома
богатого  горожанина бросал слабый свет на поблескивающие булыжники мостовой
и  на пеструю разношерстную толпу, которая, несмотря на дурную погоду, текла
туда и сюда по каждой проезжей улице.
     В  этих  разбросанных  повсюду  кругах  тусклого  света открывалась вся
панорама  жизни  богатого  и воинственного города. Тут шествовал круглолицый
горожанин,  раздувшийся  от  преуспеяния,  в  длинном кафтане темного сукна,
плоской  бархатной  шляпе,  с  широким кожаным поясом и мотающимся кошелем -
живое  воплощение  богатства  и  благополучия.  За  ним  шла  его  служанка,
повязанная  голубым  шарфом, держа в вытянутой правой руке фонарь, озарявший
золотой  полоской света дорогу, по которой шествовал хозяин служанки. Дальше
брела,  пошатываясь,  группа  полупьяных  йоркширцев,  они говорили на таком
диалекте,  что  даже  их  земляки  едва  их понимали; на их куртках был знак
пеликана,  показывавший,  что  они  прибыли  из северного графства Стэплтон.
Горожанин  оглянулся на их багровые, свирепые лица и ускорил шаг, а служанка
прикрыла  лицо  шарфом,  ибо  в  их  взглядах,  устремленных на девушку и на
кошель,  было  выражение,  понятное  людям,  говорящим на любом языке. Затем
следовали  лучники  из  охраны,  визгливые  женщины, английские пажи с белой
кожей  и  с голубыми изумленными глазами, монахи в темных рясах, слоняющиеся
воины,  загорелые болтливые слуги-гасконцы, матросы, грубоватые крестьяне из
Медока  и  придворные оруженосцы в плащах и в шляпах с плюмажем; эти молодые
люди   решительно   проталкивались   и   протискивались   через   изменчивый
многоцветный   людской   поток,  наполнявший  улицу  прямо-таки  вавилонским
смешением  языков: английского, французского, валлийского, баскского и самых
разнообразных   диалектов   Гаскони   и   Гиени.   Время  от  времени  толпа
расступалась,  пропуская  лошадь под дамским седлом или кучку несущих факелы
лучников,  которые  шли  впереди  гасконского барона или английского рыцаря,
разыскивавших  после  дворцового  пира  свою  гостиницу.  Топот  копыт, лязг
оружия,  крики  ночных  забулдыг, звонкий смех женщин - все это поднималось,
словно туман над болотом, над людными улицами тускло освещенного города.
     Одна  пара  в  этой  движущейся  толпе  привлекла  особое внимание двух
молодых  оруженосцев,  тем более, что пара эта шла прямо впереди них и в том
же  направлении.  Это  были  мужчина  и девушка. Он выделялся своим ростом и
мощными  плечами  и  прихрамывал  на  одну  ногу; под мышкой он нес какой-то
большой  плоский  предмет,  завернутый в темную материю. Его спутница, очень
молодая  и  стройная,  ступала  быстро и упруго, движения ее были изящны, но
черный  плащ  настолько  скрывал  ее  черты,  что можно было заметить только
вдруг  блеснувшие черные глаза да прядку черных волос. Высокий человек из-за
больной  ноги тяжело опирался на ее плечо, держась как можно ближе к стене и
ревниво  прижимая  к  своему  боку  завернутый предмет; он выталкивал вперед
свою  спутницу,  пользуясь  ею  как  опорой, когда толпа уж слишком теснила,
грозя  унести  его  с  собой.  Явный  страх  этого  человека,  внешность его
спутницы  и  та  заботливость,  с  какой  оба  оберегали непонятный предмет,
невольно  вызвали  интерес  обоих  молодых  англичан, шагавших позади них на
расстоянии вытянутой руки.
     - Courageбыла  смесь  французского  с  английским.  -  Если  нам  удастся сделать еще
шестьдесят шагов, мы будет в безопасности.
     ______________
     
     - Держи  его  крепко,  отец,  -  ответила  девушка  на  том  же мягком,
смешанном диалекте. - Нет никаких причин для страха.
     - Поистине  они язычники и варвары, - воскликнул ее спутник, - бешеные,
орущие,  пьяные  варвары!  Еще  сорок шагов. Tita miaпатроном  ученых  мастеров,  что  я не выйду за порог моего дома до тех пор,
пока  вся  эта шайка не будет благополучно водворена в их лагерь в Даксе или
еще  в  какое-нибудь  место,  которое  они осквернят своим присутствием. Еще
только  двадцать  шагов,  мое  сокровище.  О  боже  мой, как они толкаются и
ревут!  Встань на их пути, Tita mia! Храбро выставь свой локоток! Встреть их
лицом  к  лицу,  девочка!  Ради  чего  тебе  уступать  дорогу  этим бешенным
островитянам? Ах, cospetto!     ______________
          
     Впереди  них толпа стала настолько густа, что хромому старику и девушке
пришлось    остановиться.   Несколько   подвыпивших   английских   лучников,
заинтересованных,  как и оруженосцы, странным обликом этой пары, устремились
к ним навстречу, разглядывая их в тусклом свете.
     - Клянусь  тремя  царями,  -  воскликнул один из лучников, - вот старый
болван!  Он  слишком сердитый, чтобы опираться на этакий прелестный костыль.
Пользуйся  ногой,  которую  тебе  дал  господь  бог, и не наваливайся так на
девчонку!
     - Ну-ка,  убирайся  ко всем чертям! - заорал другой. - Что это, в самом
деле!  Храбрые  лучники  разгуливают  без женщин, а такая вот старая орясина
пользуется дамой, словно дорожным посохом!
     - Пойдем  со  мною,  моя  птичка. - предложил третий, хватая девушку за
плащ.
     - Нет,  со  мной,  мечта  моего сердца, - перебил его первый. - Клянусь
святым  Георгием, наша жизнь коротка, так будем же веселиться, пока живы. Да
она прелестна, эта девица, или пусть мне никогда не видеть Честерский мост!
     - А  что  это  у  старой  жабы  под мышкой? - воскликнул еще один. - Он
прижимает к себе эту штуку словно дьявол - продавца индульгенций.
     - Ну-ка покажи, старый мешок с костями, что у тебя там?
     Они  теснили  старика,  а  он,  не понимая их наречия только все крепче
прижимал к себе одной рукою девушку и тоскливо озирался, ища помощи.
     - Бросьте,  ребята,  бросьте,  -  крикнул  Форд,  отпихивая  ближайшего
лучника. - Это низость! Уберите руки, не то вам же будет хуже.
     - Придержи  язык,  не  то тебе самому будет хуже! - заорал самый пьяный