- Так как? Писать?
     - Пожалуй  что  и  пиши!  -  словно  бы светлея лицом и блестя глазами,
сказал  Рябов.  -  Помаленьку  обживемся,  срубим  избу.  Что ж так-то? Иван
Иванович без материнского обиходу...
     Он опять пососал потухшую трубку и добавил решительно:
     - Ехать  ей! Избу продаст, корову тож, тут не пропадем. Пиши, Сильвестр
Петрович,  что-де Иван Савватеевич наказал супруге своей настрого без всякой
проволочки времени его волю верно исполнить...
     - Настрого? - с улыбкой спросил Иевлев. - Так и писать?
     - Пиши:  велел  настрого,  - не отвечая на улыбку Сильвестра Петровича,
повторил  Рябов.  -  А  то гордая она у меня... Поехать-то поедет, да только
одна, а как ей - незнатной, да со старухой бабинькой? Многотрудно будет...
     Сильвестр  Петрович  взял  ножик  чинить  перо;  не  глядя  на лоцмана,
попросил:
     - Ты  об  этом  давешнем,  Иван Савватеевич, не думай более. Мало ли...
Были они добрыми подружками, такими и до веку доживут...
     Рябов усмехнулся, вздохнул, ничего не ответил.
     Белой  ночью,  восьмого  июня,  Сильвестр  Петрович с Рябовым в верейке
подплыли  к пологому болотистому берегу Заячьего острова. Здесь на сваях уже
была  выстроена  пристань,  у  которой  лепились  барки,  груженные  землею,
привезенной  издалека водным путем. От пристани тянулись дощатые дорожки, по
ним чередою работный народ толкал скрипучие тачки.
     Зудело окаянное комарье.
     Носаки  с  зелеными  от  болезней,  недоедания,  сырости лицами таскали
песок,  грунт,  битый  камень  -  в  рогожах,  в заплечных рогатых ящиках, в
мешках,   в   подолах  замшелых  рубах.  Костистые  мужики,  те,  что  здесь
почитались  здоровяками,  взобравшись  на  помост, вручную били сваи. Тысячи
народу  заваливали  проклятое  болото битым камнем, хворостом, сыпали песок,
катали  бревна.  С  жадным  чавканьем  трясина поглощала все, что доставляли
барки, тачки, люди...
     Однообразно,  ровно  жужжали  пилы.  Дружно,  вперебор  били  кузнечные
молоты.  То  и дело слышалась ругань артельщиков, смотрителей, надзирателей,
грубые окрики солдат-караульщиков.
     К  Сильвестру  Петровичу  подошел Егор Резен, весь изжаленный комарьем,
пожаловался, что больно тяжело трудиться.
     - Видать, нелегко! - согласился Иевлев.
     - Помирают  многие.  Пища  плохая,  очень  болеют  животами.  Тут  один
лекарь,  собачий  сын, продает целебное вино, настоенное на хвое, да дорого,
не подступиться: четыре рубля ведро. Цынга людей бьет...
     - Да,  бьет!  -  согласился  Иевлев.  - Здесь цынга, в море Нуммерс. Не
уходит,  встал  на  якоря  и  стоит. Пушек немало у него. Не хочет, чтобы мы
вышли  в  море.  Языка  взяли,  спросили,  язык-швед передал слова господина
вице-адмирала  Нуммерса.  Господин  фон  Нуммерс объявил своим матросам, что
русским  никогда в море не бывать. "Пусть подыхают в своих степях!" - так он
выразился,  шведский  вице-адмирал...  Ну,  а нам без моря не жить, вот как,
Егорушка!
     И  Сильвестр  Петрович  ласково  положил  руку  на  плечо  Резену.  Тот
согласился:
     - Не жить!
     И спросил:
     - Генерал Кронгиорт с реки Сестры не ушел?
     - И  генерал  Кронгиорт  не  ушел,  -  ответил Сильвестр Петрович. - Не
уйдут  они  сами,  Егор.  Их  еще  гнать  надобно.  Вот дело доброе господин
фельдмаршал  Шереметев  сделал:  прогнал  воров  из Яма и Копорья, - славная
победа  оружия нашего. А Кронгиорт держится. Да еще прозевали тут - дурачье!
-   налетел  конными  рейтарами  на  нашу  заставу  в  Лахте,  порубил  всех
смертно...
     Покуда  беседовали,  небо  совсем  заалело.  Багряное  огромное круглое
солнце  показалось над красавицей Невой, свободно и вольно катящей свои воды
меж  пустынных, болотистых берегов, на которых редко-редко виднелся дымок от
человеческого  жилья. Барабаны ударили смену, люди пошли по шалашам - будить
спящих, ложиться на еще теплую, гнилую, сырую солому.
     Когда садились в верейку, Рябов спросил:
     - Имя как будет сей крепости, Сильвестр Петрович?
     - Будто  бы  во имя Петра и Павла, - ответил Иевлев. - Петропавловская,
будто, крепость. Слышал, что так. Поживем - увидим...
     Рябов  сильно навалился на весла, верейка ходко скользнула по спокойной
реке, кормщик спросил:
     - А  что,  Сильвестр  Петрович, ежели нам сейчас поглядеть себе место -
строиться.  Вот  -  на  Васильевском  острову. И лес есть, и зверя в лесу не
считано, и вроде посуше можно чего отыскать...
     Разбудил  Ванятку,  кинули  в  верейку  топор,  лопату,  нож от зверя и
поплыли  к  Васильевскому.  Солнце стояло уже высоко, остров был тих, только
птицы перекликались в молодой березовой листве.
     Долго   искали   место   посуше,   чтобы   выйти   на   берег,   нашли;
проголодавшись, поели сухарика, запили невской вкусной водой.
     - Чего мы сюда заехали-то, тять? - спросил Ванятка.
     - Избу  строить  надобно!  -  ответил  Рябов.  -  Жить  здесь станем. А
поблизости Сильвестр Петровича хоромы возведутся с прошествием времени.
     - Избу!  Тоже!  -  разочарованно  произнес  Ванятка. - Кто же в лесу-то
строится?  Возвернулись  бы,  тять, в Архангельск, городище, и-и! И Гостиный
двор, и пристани, и другой двор, а тут чего?
     Рябов усмехнулся, сказал коротко:
     - Не моя, брат, воля!
     И  поставил  топором зарубку на старой сосне. Сильвестр Петрович отошел
шагов на полсотню и тоже ударил топором - раз и другой...


                                   Между болот, валов и страшных всех врагов
                                   Торги, суды, полки и флот - и град готов.

                                                                   Ломоносов


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


1. ФЛОТА ГАРДЕМАРИН

     Еще  с  вечера Таисья взбодрила сдобное тесто для пирогов, а задолго до