кто? Кто ты есть, чтобы на Антиповой Таисье жениться? Одна она у него...
     Кормщик  вздохнул, утер мокрое от дождя лицо ладонью. Дождь пошел чаще,
с  переборами,  часовой  солдат юркнул в будку. Пламя в Гостином разгоралось
все  сильнее.  Теперь  отблески  его  играли  на  грустном, обветренном лице
поручика.
     - На Иоанна Богослова ты об чем с ней говорил? - спросил поручик.
     - Все о том же...
     - Без благословения покрутитесь?
     Рябов не ответил.
     - Ин  ладно!  -  словно  через  силу молвил Крыков. - Бешеному мужику и
море за лужу, делай как знаешь.
     Он повернулся и, широко шагая под дождем, скрылся за частоколом.
     - Афанасий Петрович! - окликнул Рябов.
     Но  поручик не ответил, и кормщик, выбирая переулочки потемнее, пошел к
своей  избе,  строенной еще дедом. Зачем пошел - сам не знал, просто понесли
ноги  попрощаться  перед  неизвестным будущим, поздороваться после того, как
от  смерти  вынулся, а может, и перстень взять, что лежал в потаенном месте,
в подклети...


5. ПОТОНУЛ ТОПОР

     В  давнее  лето  дождливым  субботним  вечером от нечего делать кормщик
Рябов  заглянул  в  слободу  на  Мхи,  искал,  где  бы  повеселее,  пошумнее
погулять...
     У  высокого  глухого  тына,  за которым лаяли цепные псы, возле крепких
резных  ворот,  стояла,  словно  бы  не  замечая  дождя  и ветра, незнакомая
девица.  Волосы  ее  были  неприбраны, тонкие руки сложены на высокой груди,
взгляд задумчив и строг.
     Кормщик  заговорил  с  нею, как заговаривают двиняне с женками, спросил
сиповато, неуверенно:
     - Здорово ли ваше здоровье на все четыре ветра?
     Она  метнула  на него взгляд, исполненный пренебрежения, не ответила ни
единым  словом;  покачиваясь тонким станом, ушла в усадьбу; было слышно, как
со  скрипом въехал в пазы деревянный засов калитки. Псы долго еще лаяли, чуя
чужого  человека  -  кормщик  ушел  не  сразу.  И  с того мгновения образ ее
преследовал  Рябова  неотступно  и  на берегу, и в море, и на промыслах, и в
чаду  кружала;  и  даже  в  церкви, когда пробовал он молиться, виделись ему
спутанные,  мокрые  от  дождя  волосы,  точно  бы  летящий  взор,  тонкие  в
запястьях руки, колеблющийся стан.
     Исподволь,  осторожно,  жадно стал узнавать о ней, кто такая. Узнал все
-  дочка  кормщика Антипа Тимофеева, звать Таисьей, горда не в меру, женихов
всяких  гоняет  с  пренебрежением  и  над  ними  насмехается, в церкву ходит
редко,  рукодельница  искусная,  хозяйка  одна  в  доме.  Батюшка был добрым
кормщиком  в  старопрежние  времена,  да  напужался  моря,  поторговывает на
берегу,  накопил  горшок  золотишка, крутит покрутчиков, без себя посылает в
море  за  свою снасть, приглядывать за наемным народом бывает отправляется и
Таисья Антиповна...
     Узнал  еще,  что  любит  безмерно птиц и что повсюду в горницах висят у
нее клетки.
     Летом,  когда  пришли  иноземные  корабли,  Рябов заместо денег спросил
желтую,   в   малиновых   разводьях  птицу.  Шхипер  посмотрел  на  кормщика
недоумевая,  но  птицу  дал.  Рябов  взял  диковинное,  горластое,  настырно
кричащее  существо  в  руки  и  охнул.  Проклятая птаха так впилась клювом в
ладонь,  что  он  едва ее отодрал. И в посудинке, пока переплывал Двину, и в
Архангельском  городе,  и  покуда шел на Мхи к заново отстроенной Тимофеевой
избе,  -  птица  терзала  его руки. Поначалу он терпел, потом побежал бегом.
Были  сумерки,  шел  дождь.  Не  спросясь,  Рябов  вскочил в чужую избу, где
горела свеча, сказал, задохнувшись от бега:
     - Клетку давай! Изгрызла меня, ведьма!
     Таисья  дикими  глазами  посмотрела  на  взлохмаченного,  измокшего под
дождем  мужика,  на  его  руки,  с  которых  капала густая, словно бы черная
кровь, принесла клетку. Потом тихо сказала:
     - Умен больно. Кто ж его в руках носит, зверя этого?
     Руки  саднили,  Рябов посмотрел на девушку, на тонкий ее стан; в тишине
было  слышно,  как  на  чистый выскобленный пол капает кровь. Таисья тоже на
него   посмотрела,   засмеялась,  повела  умыться,  намазала  ладони  мазью,
завязала чистыми тряпицами. Кормщик стоял как истукан.
     - Чего столбеешь? - спросила она. - Иди теперь.
     - А куда мне идти?
     - Куда вы все ходите? В кружало! Винище трескать!
     Он пошел, но она его окликнула.
     - Боязлив больно. Кто сам-то будешь? Откуда свалился?
     - Кормщик, - тихо ответил он. - Ну, рыбак...
     - Здесь, почитай, все рыбаки. Звать-то как?
     - Иваном.
     - Рябов?
     - Рябов, - смиренно подтвердил он.
     - Ты, что ли, об прошлом годе клад нашел на корабле?
     - Было! - ответил он.
     Оттого,  что она заговорила о кладе, ему стало словно бы легче на душе.
"Все  они  Евины  дочери!  -  рассуждал он. - Всем золотишко, да жемчуга, да
яхонты  надобны.  Что  ж,  будет  тебе  гостинчик. Сама попросила". В тот же
вечер  он  отправился к бабиньке Евдохе и сказал, что надобно ему немного из
того, что принес когда-то, на гостинец.
     - Кому на гостинец?
     Рябов не ответил.
     - Чего молчишь-то, детушка?
     Кормщик  вздохнул  и  ничего  не  ответил.  Врать он не любил, а правду
говорить  не  хотелось.  Бабинька  легонько  хлопнула его по лбу сухой своей
ладонью, сказала с угрозою:
     - Дурное надумал, кормщик! Я-то знаю, чего говорю!
     - Ладно там... - угрюмо ответил он. - Не маленький я, чай!
     Бабинька  принесла  запрятанную, зарытую на огороде половину добра и, с
насмешкою  поглядывая  на  кормщика,  проводила  его  до  двери.  Четыре дня
кормщик ходил в церковь, наконец подкараулил Таисью.
     Жемчуга,  перстни, подвески, цепочки были в тряпице, он молча развернул
узелок, загородил собою тропиночку на взгорье, сказал почти шепотом:
     - На-от,   принес   гостинчика...   что   давеча   говорила-то...  клад
корабельный...