Спи, спи, спи, ты, моя умница,
                Спи, спи, спи, разумница...

     - Вишь как? - сказала Таисья. - Коли захочешь, так и петь можешь...
     Она  обняла  его  за  шею,  близко  притянула  к  себе, к самому лицу и
сказала:
     - Пропал  ты  теперь,  кормщик. Был мужик сам себе голова, а нынче кто?
Кто ты есть нынче? И водочки не велела пить, ты и не стал. Хочешь поднесу?
     Не  дожидаясь  ответа,  она вскочила, налила из сулеи кружку, половину,
подумав, выплеснула на пол и поднесла:
     - Пей!
     - Пить ли?
     - Пей, коли велено! Погоди, с тобой выпью.
     Она  пригубила  вино,  сморщилась и словно бы с состраданием вздохнула,
когда  кормщик  допил  остальное.  Потом  крепкой рукой взяла его за волосы,
откинула ему голову назад и спросила:
     - Люба я тебе, Ванечка? Женой - люба? Сказывай сразу, не то уйду!
     - Люба!
     - А другие?
     - Чего другие? - не понял он.
     - Другие твои... разные...
     Теперь она двумя руками держала его за волосы.
     - Ну и чего, что разные? Мало ли чего...
     Она смотрела на него в упор, ждала.
     - Небось, на дыбе, и то помилосерднее! - усмехнулся Рябов.
     Таисья больно дернула его за волосы, крикнула:
     - Сказывай!
     - Да что сказывать, оглашенная?
     - Все  сказывай,  слышишь?  Все,  до  последней  до правдочки. До самой
самомалейшей...
     Вдруг оттолкнула и попросила жалобным голосом:
     - Не  смей сказывать, лапушка, ничего не смей. А коли я попрошу слезно,
все едино не послушайся, чего бы ни говорила...
     Он  смеялся  и  гладил  ее  косы, а она смотрела ему в глаза, не моргая
спрашивала:
     - Сколько можешь вот так смотреть? До утра можешь?
     Утром   опять  пришел  Митенька,  принес  молока  в  глиняном  кувшине,
творогу,  хлеба  каравай, рассказал новости: преосвященный Афанасий нежданно
нагрянул  из  Холмогор,  сильно  на  господина полковника Снивина гневен, не
благословил,  к  руке  не подпустил, заперся с ним и дважды посохом по плеши
угостил...
     Господин  полковник  Снивин  засел  дома  -  напугался,  в городе стало
потише...  Один  только  человек в открытую пошел против Афанасия - аглицкий
немец  майор  Джеймс:  будто  бы  отписал  в  Москву  на  Кукуй и всем нынче
грозился,  что  на  Кукуе  сродственники  его  отдадут  письмо в собственные
государевы   руки.   Одна   надежда,   что  то  письмо  с  государем  Петром
Алексеевичем  разминется - Царь, будто, плывет на стругах от Вологды вниз, к
Архангельскому городу.
     Дрягили,  все,  которых за не дельные деньги, не серебряные, на съезжую
взяли, от розыску освобождены.
     Шхипер  Уркварт  ходит веселыми ногами, но стал потише и своего боцмана
будто даже запер в канатный ящик на сухоядение...
     - Монаси-то наши как? - спросил Рябов.
     - А  чего  им  деется,  -  ответил  Митенька, - кукарекают подпияхом да
рыбарей  мучают.  Слышно,  будто  некоторых  рыбарей  повязали да в тюрьму в
подземную заперли...
     Рябов насупился...
     Так,  в тишине, на двинском ветерке, на солнечном припеке, миновало еще
несколько   дней.  Рябов  делал  на  высохшей  сосенке  зарубочки,  чтоб  не
спутаться - сколько боярствует.
     - Не сбешусь ли, отдыхаючи столь долго? - спросил он как-то Таисью.
     - В море занадобилось? - молвила она.
     - Ин и в море бы сходить...
     Подолгу  слушал,  как  шумит  набируха,  следил  за  облаками  в  небе,
рассказывал:
     - Зри  воздух  над  морем. Коли слишком прозрачен, далеко видать да еще
ветерок  наподдает,  -  быть  падере,  ударит  буря,  тогда  держись.  Ежели
туманчик  поутру,  как вот ныне, а вчера ввечеру небо всеми красками горело,
- иди себе спокойно, надейся... На облака опять же поглядывай...
     Таисья,  покусывая травинку, смотрела на кормщика упорно, не отрываясь,
не то со вниманием слушала, не то вовсе не слушала.
     - Да ты об чем думаешь? - спросил он вдруг.
     - Люб ты мне, - спокойно ответила она, - более ни об чем не думаю...
     Потом  стирала  в  Двине, а он сидел рядом и молчал. Море шумело далеко
за каменьями, там рыбари вздымали якоря, отворяли паруса, уходили...
     - Эдак долго не проживешь! - молвил Рябов.
     Таисья разогнулась, утерла лоб, вздохнула.
     - Как же тебе жить-то надобно?
     - Аз морского дела старатель, - ответил он, - куды мне без него?
     И нахмурился.
     Поутру,  раным-рано  прискакал таможенный солдат с приказом от поручика
Крыкова:  нисколько  не  медля  ехать в посад, быть в осторожности, на малой
лодейке-шитике,  что  стоит  в  назначенном  месте,  переброситься на Мосеев
остров,  где  все  доскажет  Митрий-толмач.  Иметь  на себе добрую одежонку,
нисколько  вина  не  пить.  Таисье  Антиповне  не полошиться, не горевать, а
также ей - самонижайший поклон.
     - Ох, Ванечка! - испуганно сказала Таисья и побледнела.
     Солдат  по дороге рассказал Рябову еще новости: царь Петр Алексеевич из
Холмогор  нынче  же будет здесь. Там встречали его с великим почетом, старец
Афанасий  имел на себе малое облачение, палили из пушек, в соборе пение было
многолетное  и  обед  от  преосвященного  в  крестовых  палатах.  Но  то все
миновалось  быстро,  и государь тотчас пешком изволил с резвостью побежать к
купцам  Бажениным,  где  и  пробыл  весь  день - смотрел верфь и корабельное
строение.


                                                 Ой, да он справляет себе,
                                                           справляет легкие,
                                                 Легкие вот галерушки...