- Гляди, поглядывай!
     Было  тихо,  только  и  нарушит  тишину  голос караульщика, треск сырых
сучьев  в  костре,  мерное похрапывание из балагана, крытого ветвями, тонкое
комариное гудение...
     И  едва,  как  казалось, успели уснуть - завыли рога, ударил барабан, в
шалашах  зашумели, какой-то детина наступил Рябову на руку ногою, - пришлось
подняться.  Всюду по редкой рощице видно было движение, ни едина душа уже не
спала:  кто  бежал  на  Двину  умываться,  кто раздувал костер, чтобы скорее
поспела кашица, кто покрикивал, какую кому делать работу.
     Рябов  потянулся,  зевнул, умылся на Двине, помолился недлинно и только
было  хотел  сказать  "аминь",  как  незнакомый  служилый уже потащил его за
собою,  торопя и понукая, к черной осмоленной яхте, что стояла близ дворца у
новых досок причала.
     Здесь  тоже  было  много народу: катили на яхту бочки, таскали рогожные
мешки,  волокли  берестяные  коробья.  Свитские  в  богатом платье работали,
словно  простые  дрягили.  И  Рябову  сделалось  смешно, как все они чего-то
боятся,  поглядывают на яхту и все делают быстро, не мешкая. А как не видать
их с яхты, так прячутся, да и судачат друг с другом.
     На  яхте, у сходен, держась рукою за снасть, стоял давешний длинноногий
кудрявый  царь-шхипер,  толковал  с  посадским  из Вавчуги - богатеем Осипом
Бажениным.  Другой  Баженин,  Федор,  стоял  поодаль, оттопырив ладонью ухо,
слушал,  что  царь говорит с братом. Увидев Рябова, Апраксин показал на него
Петру Алексеевичу. Тот громко спросил:
     - Кормщик?
     У  Рябова  сердце  забилось  быстрее,  но  он  нарочно пошел степеннее,
спокойно  поднялся  по  скрипучим  ступеням,  поклонился и, взглянув прямо в
выпуклые глаза царя, молвил по обычаю:
     - Здорово, ваше здоровье, на все четыре ветра!
     Царь, не улыбнувшись, кивнул:
     - Ну, здорово!
     Осип Баженин шепнул царю:
     - Ныне  первеющий  по нашим местам кормщик. И роду доброго, государь, -
от прадедов мореходы грамоту жалованную имеют от царя Ивана Васильевича...
     Петр  все  смотрел  на  Рябова,  на  его широкие плечи, на крепкую шею,
повязанную  цветастым  платком,  на  все  его  богатырское  обличье, дышащее
здоровьем и силой. Мгновенная улыбка тронула губы царя.
     - На Соловках бывал ли?
     Кормщик  ответил  не сразу - мимо по сходням с грохотом катили бочку, -
не  расслышал  вопроса.  Свитский,  вынырнувший  из-за плеча Осипа Баженина,
услужливо растолковал:
     - Государь спрашивает тебя, ездил ли ты на Соловки?
     - На  Соловки,  господин,  ездить  не  можно,  - с достоинством ответил
Рябов.  - Ездить можно в санях, да в телеге, да в колымаге. А морем не шибко
поездишь.  Морем  ходят  да  еще,  коли  под  парусом,  -  бегают.  А что до
Соловецких островов - то я на них хаживал...
     - Мореход! - сердито сказал царь свитскому. - До сих пор все ездишь!
     Свитский  обтер  губы платочком, отступил осторожно, чтобы не досталось
под горячую руку.
     - Тебе  здесь  быть!  - велел царь Рябову. - Останешься на сем корабле.
Посмотри  его со всем вниманием: хорош ли, ладно ли построен, легок ли будет
в морском обиходе. Тебе кормчить, тебе его и знать. Иди работай!
     Рябов  поклонился,  отошел  к младшему Баженину, который, как все тугие
на  ухо,  имел  несколько робкое выражение лица, еще более усилившееся нынче
от близости царя, свиты и от всего, происходящего на Мосеевом острове.
     Младшего  Баженина  -  Федора  Рябов знал ближе и уважал больше, нежели
Осипа:  глаза  у Федора смотрели мягко, на скулах горел нежный, девичий, как
у  Митрия,  румянец, говорил он тихим, как бы надорванным тенорком и большие
свои  белые  руки  прижимал обычно к впалой груди. Но при всем том Федор был
человеком  далеко  не  робкого  десятка,  не  раз  по  своей охоте хаживал с
товарами  -  вместо  приказчика  -  на  дальние становища, умел обращаться с
заморскими  навигацкими инструментами и даже прошлым летом показывал Рябову,
как надобно делать текены - чертежи кораблям.
     Они   поздоровались,  отошли  подалее,  за  бочки  и  тюки,  наваленные
свитскими.  Солнце  стояло уже высоко, Двина текла медленно, спокойно, новая
яхта  стояла  почти недвижимо на тихой воде. Кормщик, щурясь на блеск воды и
солнца, спросил у Баженина:
     - Что за "Святой Петр"? Откудова пригнали? Где построена яхта?
     Федор,  подставляя  ухо,  переспросил,  потом  закивал,  ответил не без
гордости:
     - Наша  яхта, кормщик, на Вавчуге строенная, двинская. Все сами делали,
никто не помогал.
     И  рассказал,  что строена яхта корабельным мастером Тимофеем Кочневым.
Дед  Тимофея, Егор, когда-то в Печенгском монастыре делал лодьи для продажи.
Те  лодьи  норвежины  у монастыря покупали. Отец Тимофея на Соловецкой верфи
немало  трехмачтовых  лодей  построил.  В  кочневском  роду  художество  это
издавна.  Он  да  еще Иван Кононович Корелин большие лодьи для морского ходу
ладят лучше иных мастеров, они здесь самые первые по своему искусству.
     - Оно так! - согласился Рябов. - Сам на их лодьях хаживал, дивился...
     Издали  доносился  властный  голос  царя  - свитские делали корабельное
учение. Из-за тюков вышел Иевлев при шпаге, в кафтане, спросил:
     - О чем беседуете?
     - Да вот слушаю, как яхту сию строили, - сказал Рябов.
     - Как же оно было? Я бы послушал.
     Федор стал рассказывать в подробностях.
     Строили  судно иждивением братьев Бажениных, для пробы - совладают ли с
кораблем  новоманерным,  небывалым,  каких  по  Беломорью  не делывали. Осип
отписал  на  Москву,  чтобы прислали иноземных корабельщиков Николса да Яна.
Те  стали  собираться  в  дальний  путь, да столь долго собирались, что Осип
позвал  к  себе  Кочнева,  ударил с ним по рукам - строить яхту. Тимофей сам
изготовил   чертежи,   Иван   Кононович   те   чертежи  проверил,  отозвался
одобрительно.   Судно  заложили.  Работные  люди  -  плотники,  конопатчики,
кузнецы  -  все  двиняне, инструмент от уровня до топора тоже свой. Николс и
Ян  приехали по весне, долго не верили, что корабль строится русскими людьми
без иноземцев, да пришлось поверить...
     Яхту  построили,  отделали  со  всем  приличием,  дабы обрадовать Петра
Алексеевича,   отпраздновали  спуск  на  воду.  На  торжестве  присутствовал
архиепископ  Архангельский  и  Холмогорский,  - Афанасий, несмотря на давнюю
вражду  с  Осипом,  яхту  похвалил. Осип Андреевич сказал, что теперь начнет
строить много других кораблей, Афанасий еще похвалил за старание.
     При  освящении судно наименовали "Святой Петр" - в честь государя Петра