Песня


                                             Я  просил,  чтобы  для  меня не
                                        делано было никаких церемоний.

                                                                 Петр Первый


ГЛАВА ШЕСТАЯ


1. МОЛОДОЙ ШХИПЕР

     На  Мосеевом  острову,  под  корявой  березкой,  на пеньке кротко сидел
Митенька;  подгибая  пальцы,  рассказывал  Рябову,  кто нынче едет в царевой
свите:  и  Голицын  князь,  и  Салтыков,  и Бутурлин, и Шеин, и Троекуров, и
Нарышкин,  и  Плещеев,  и  иноземцы  -  Патрик  Гордон  с  Лефортом, и князь
Ромодановский...
     - То-то  будет нам теперь с кем душеньку отвести, погуторить по-нашему,
по-рыбацкому! - усмехнулся Рябов. И дернул Митрия за нос:
     - Тоже боярин, как я погляжу. Может, кумовья у тебя там?
     День  наступал  серый,  мглистый, по небу ползли рваные тучи. Повыше, у
царева дворца, ударили пушки, звенящий грохот долго стоял в ушах.
     - Эва как! - с уважением сказал Митрий.
     - Пойдем поглядим! - позвал кормщик.
     Подошли  к бревнам, к самой воде. Нынче трудно было узнать тихий прежде
Мосеев  остров.  На  Двине,  на  отлогом  ее  берегу, на скользкой, размытой
дождем  глине стояли толпы посадских, ободранные дрягили, сытые гости-купцы,
что   на  дощаниках  приходят  с  верховьев  на  ярмарку,  везут  товары  из
Ярославля,  из  Костромы, Вологды, Устюга, Соли-Вычегодской; стояли рыбаки в
сапогах-бахилах  до  бедер,  в  вязаных  фуфайках-бузрунках,  в накинутых на
широкие   плечи  кафтанах;  стояли  крупнотелые,  острые  на  язык,  веселые
рыбацкие  женки;  стояли нищие людишки, бесцерковные попы, калики-перехожие,
беглые  монахи, двинские перевозчики, ярыжные бурлаки, что большими ватагами
тянули купеческие суда по Двине...
     Для  порядка  и  благолепия,  между  народом  и рекою, на самом берегу,
вытянувшись  в  длинную  линию, стояли локоть к локтю стрельцы с мушкетами и
ножами.  Речной  холодный  ветер  раздувал сивые бороды десятских, сотских и
полусотских,  шевелил  полами  длинных зеленых кафтанов, промокших на дожде,
но  полки  стояли  неподвижно, и только жирный, белолицый, грузный полковник
Снивин  ездил  то  взад,  то вперед, почти по самой двинской воде, оглядывал
свое  воинство  и свирепо наезжал вороным жеребцом на тех из черного народа,
кто были побойчее и совались между рядами стрельцов.
     Пушек  на  Мосеевом  острову  стояло  немного,  но  пушкари наловчились
стрелять  из  них  с  таким  проворством,  что  народ  только ахал: напихает
пушкарь  пороху, набьет палкою пакли, затолкает покрепче, а там уже и фитиль
несут.  Пальнет,  и,  не  дожидаясь,  пока  вовсе простынет орудийный ствол,
опять тащат порох...
     От  берега,  от  пристани  вела к дому широкая богатая ковровая дорога,
настланная  по чистым доскам. Дом глядел на Двину десятью красными окнами со
стеклянными  скончинами,  а  рядом  был  еще домик о шести колодных окнах со
слюдяными  репьястыми  окончинами,  пестро  и  весело  раскрашенными.  Возле
дверей  там и тут росли сосны, и под каждой сосной стояло по караульщику - с
мушкетом,  с  усами,  словно  у  кота, с ножом за поясом. В домах уже топили
печи,  было видно, как из труб идет дым, и видна была поварня, возле которой
повар-иноземец,  в  круглых  коротких  штанах  и  в  колпаке, отрубал головы
раскормленным, привезенным издалека, покорным гусям.
     Покуда  кормщик  рассматривал  цареву  избу с поварней, народ на берегу
буйно  закричал,  опять  пальнули  пушки,  да так, что некоторое время Рябов
решительно  ничего  не  слышал,  а  услышал попозже, когда заиграли на рогах
рожечники  и,  широко раскрыв рты, запели соборные певчие. Народ еще подался
вперед и замер.
     Дождь  лил  теперь  сильнее,  чем  прежде, и плотные струи его хлестали
людей,  землю, рябую поверхность Двины, другой берег которой теперь вовсе не
был  виден  в  частой  сетке  ливня  и  только угадывался далеко под тяжкими
серыми набухшими тучами.
     Постояв  немного  и  ничего  толком  не  увидев,  потому что стрельцы и
рейтары  заслоняли  от  него  подходившие  по  Двине  суда,  Рябов взобрался
наверх,  туда,  где  стояла  пушка, рассудив, что в эдакой суматохе никакому
отцу келарю или рейтару будет не до него, кормщика...
     Картина,  представшая  перед  глазами,  поразила  его:  большие  новые,
изукрашенные  шелками,  персидскими и татарскими коврами, шитыми тканями, со
штандартами  и  знаменами  подходили  из  непогожей  мглы  тяжелые  струги и
дощаники.  Гребцы  вздымали  весла,  матросы  кидали  чалки, суда со скрипом
подтягивались.  На берегу гремела рожечная музыка, вперебор, с захлебом били
колокола, и вышедший вперед соборный хор сладко пел "Днесь благодать".
     А  на  стругах  в  это  время  один за другим появлялись люди, одетые с
таким  блеском  и  богатством,  какого  Рябову  еще не доводилось видывать в
своей жизни.
     Большая  часть  этих  людей, видимо, продрогла в пути на дожде и ветре,
многие  кутались в длинные плащи и с неудовольствием взирали на лужи Мосеева
острова,  на  домик,  который  двинянам  казался  дворцом,  на исступленный,
орущий  народ,  на  рейтар,  направо  и налево раздающих плеточные удары. Но
насупленные  брови  и недовольные лица только придавали царской свите больше
величия и служили к тому, чтобы вызывать в народе уважение и страх.
     Рябов  страха  не  испытывал,  а только, увидев сердитые набрякшие лица
свитских,  подумал:  "Вишь,  гуси какие" и стал смотреть, где царь. Но людей
на  дощаниках и стругах было так много и одеты все они были так красиво, что
глаза  у  кормщика  разбегались:  то  шляпа казалась ему истинно царской; то
парик  больно  пышный  -  наверно,  царь;  то  какой-то  пузатый, бородатый,
дородный  смеялся  больно  вольготно  - не царь ли? А другой зверем смотрит,
может, он - царь?
     Первый,   самый   большой  струг  люди  в  коротких  кафтанах  канатами
подтащили  к  пристани  и собрались было крепить, как вдруг длиннющий малый,
на  вид  годов  двадцати пяти, без шапки, с темными вьющимися волосами, стал
говорить,  что  не  так  делают,  надобно иначе, чтобы хватило места другому
дощанику  тоже.  Люди  в  кафтанах спорили, потом послушались, и взялись все
вместе  перетягивать судно вдоль пристани. Покуда они работали, он с толком,
не  торопясь подавал им команды. А ливень все сек его простоволосую кудрявую