тревогу - алярм. Иевлев поднялся, за ним пошли Рябов с Федором.
     Под  барабанный  бой,  под  завывание  походных  рогов, под пение дудок
царские  потешные  со  свитскими  и  с  дородными боярами, крякая и ругаясь,
тащили  с  царских  стругов на карбасы, шняки и лодьи - пушки, старые ржавые
кулеврины  и  гаубицы,  доставленные  царским  караваном  водою из Москвы. В
лозовых  корзинах  волокли  блоки,  выточенные  царевым  иждивением, бочки с
порохом  - для нового корабля, бухты каната, самопалы - для команды. Петр, в
поту,  с  сердито-веселым  выражением  круглых  выпуклых глаз, осторожно, на
животе  перетаскивал  в  лодью  кошели с осветительными бронзовыми фонарями,
сумки  с бомбами - очень дорогими и опасными для перегрузки. Ни один человек
не  оставался без дела, по крайней мере на виду у царя, - все либо работали,
либо  делали  вид, что работают. Даже старый Патрик Гордон что-то подпихивал
плечом и грозился бранными словами.
     Наконец   флотилия,   состоящая   из   карбасов,  стругов,  лодей,  под
командованием  Гордона,  которого  Петр почтительно называл контр-адмиралом,
отправилась  с  Мосеева острова к Соломбале. Там готовился к спуску еще один
корабль...
     И   вице-адмирал   Бутурлин,   и   контр-адмирал   Гордон,   и  адмирал
Ромодановский  побаивались  воды  даже  на Двине, и каждый покрикивал, чтобы
солдаты гребли осторожнее, не торопились и не раскачивали суда.
     В  пути великий шхипер Петр Алексеевич и Патрик Гордон сидели в карбасе
на  одной  лавочке  и,  словно два школяра, листали книгу - свод корабельным
сигналам.  Петр  разбирался,  какой  сигнал что обозначает, Гордон кивал или
вдруг  спорил.  Здесь  же  стали  писать  свои  сигналы: по одному пушечному
выстрелу  с  адмиральского  корабля - все должны собираться к завтраку или к
обеду;   если   адмирал   даст  два  выстрела,  высшие  офицеры  должны  без
промедления   идти   к   господину   адмиралу  на  совет;  три  выстрела  на
адмиральском  корабле  обозначают, что адмирал бросает якорь, - так надлежит
делать  и всему флоту. Пальба из всех пушек на флагмане - сигнал сниматься с
якоря.  Если же ночью с каким-либо судном случится несчастье, то ему следует
поднять на мачте фонарь и сделать один пушечный выстрел.
     Рябов  сидел на корме, слушал, мотал на ус, думал: "Словно ребятишки...
Все ладно, да где флот? Чудаки-человеки!"
     Он покрутил головой, крикнул гребцам:
     - Навались! Разо-ом!
     Гребцы навалились, карбас вырвался вперед...
     В  Соломбале  воевода  Апраксин торжественно повел царя и свиту к почти
законченному  строением  кораблю.  Две  малые  пушки не враз ударили салют в
цареву  честь,  эхо  раскатилось над Двиною. Возле корабля у лестницы стояли
два  иноземца  в  кожаных  шитых красным бисером жилетах, один - кривоногий,
низкорослый,  другой  -  дородный, жирный, с тремя подбородками, корабельные
мастера  -  Николс  да  Ян.  Царь  обнял  их,  потом  обежал корабль кругом,
раскидывая   ногами   золотистое  щепье.  Вернувшись  к  лестнице,  распихал
иноземцев,  взобрался  быстрыми  ногами  наверх  и  вдруг  аукнул  с верхней
палубы,  как  мальчишка.  Еще  через  малое  время  раскрасневшееся лицо его
мелькнуло  в  пушечном  окне  слева,  потом  справа. Завизжало железо - царь
пробовал  затворы  на  портах, ладно ли запираются. Потом закричал сердито -
звал   наверх   Лефорта,   Федора  Юрьевича  Ромодановского,  Шеина,  других
свитских.
     - Хорош   кораблик-то!  -  сказал  Рябов  старичку  плотнику,  спокойно
полдничающему на бревнах. - Кто строил?
     - Николс да Ян.
     - Откудова они взялись?
     - Известно, откудова немец берется. Из-за моря.
     - Сим летом?
     - Сим летом они на Москве были.
     - Когда же поспели построить?
     - То-то,  брат, и загадка. Таков иноземец человек: хоть и нет его, а он
есть, хоть и не он делал, а выходит - он. Одно слово - фуфлыга.
     Рябов  подсел к старичку на бревна. Тот спросил, кивнув на корабль, что
стоял на стапелях, почти готовый к спуску:
     - Царь там?
     - Царь.
     - Я и то слушаю - шумит. Ну, коли шумит, - царь. Должность его такая.
     Посидели,  помолчали.  С лодей, с карбасов тащили на строящийся корабль
пушки,  порох  в картузах, выточенные самим царем на Москве блоки, вытканные
на  Хамовном  дворе  на  Москве  же  парусные полотна, канаты, спряденные на
Канатном дворе в Белокаменной.
     - Вишь,  товару-то!  -  сказал  плотник. - Сей поболее яхты-то! Истинно
корабль!
     Он  попил  воды  из  корца,  спрятал  ножичек,  которым  резал  шаньгу,
рассказал:
     - Ждали  мы  ждали  Николса да Яна о прошлом годе - нет мастеров. А лес
лежит  -  тоже  ждет хозяина, мастера. На диво лесины, одна к другой, словно
бы  жемчужины.  На  Лае-реке  рублены,  зимней  рубки  -  ни  кривулины,  ни
гнилости,  ни  свили.  Уж  такая  корабельщина  -  лучше не бывает. Глядел я
глядел  -  осмелел, да к самому воеводе - к Федору Матвеевичу. Так, дескать,
и   так,  не  сплавать  ли  мне  в  Лодьму,  да  не  привести  ли  мне  сюда
достославного  мастера  Ивана  Кононовича. Воевода наш вострепетал весь. "Да
голубь  мой,  говорит,  да  вызволь из беды, говорит, нету Николса да Яна, а
царь  с  меня  спрашивает. Вези Кононыча, озолочу!" Ну, снарядился я морским
обычаем, поднял парус и отправился. Отыскал Кононыча. Вишь, песочек здесь?
     - Где?
     - Да вот крыша над ним на столбушках наведена!
     - Ну, вижу.
     - Тут  ему и рождение было, кораблю нашему. Уровнял Кононыч сей песок и
стал  на  нем  посошком своим план судну делать. Ширину корабля клал в треть
длины.  А  высота  трюма  -  половина  ширины.  На  жерди  рубежки нарезал и
шпангоуты  рассчитал.  Шестнадцать  ден считал. Дружок у него, мастер тоже -
Кочнев-от,  яхту  строил  "Святой  Петр", не здесь, а подалее, на Вавчуге, у
Баженина.  Так они, мил человек, все советовались. То так прикинут, то эдак.
И  Баженин  Федор  с ними - помогал... А возле песка ихнего воевода приказал
стражу  поставить,  солдатов с алебардами, чтобы кто чего не попортил. Сам с
ними тоже все дни бывал...
     - Понимает в корабельном строении? - спросил Рябов.
     - Ничего,  мужик с головой. Более спрашивает: оно тоже для воеводы дело
хорошее  -  спрашивать.  Ну,  лекалы сколотили, пошла работа: печи поставили
водяные  с  котлами  - доски парить. Вишь, какой корабль построили - облитой
весь,  почище яхты, - а? Как досками обшивали, так словно бы кожу натягивали
-  таковы  мягки.  Сделали почитай что все, - тут и объявились Николс да Ян.