дверь была лишь притворена, и,  откинув  тяжелый  занавес,  замер,  не  смея
шевельнуться. В висках гулко стучало.
     Светильник уже горел, потому что наступила темнота, и  в  его  свете  я
увидел старого жреца, который сидел в кресле из слоновой кости  и  эбенового
дерева, а  на  мраморном  столе  перед  ним  лежали  свитки  с  мистическими
текстами "Книги мертвых". Но он их не читал,  он  спал,  его  длинная  белая
борода лежала на столешнице -  казалось,  он  умер.  Неяркий  свет  висячего
светильника  выхватывал  из  темноты  его  лицо,  свиток  папируса,  золотой
перстень  на  его  руке  с  выгравированными  символами  Непостижимого,  все
остальное растворялось в сумраке. Свет падал на его бритую голову, на  белое
одеяние, кедровый посох  -  знак  власти  верховного  жреца,  на  кресло  из
слоновой кости с ножками  в  виде  лап  льва.  Какой  могучий  лоб  у  моего
приемного  отца,  какие  царственные  черты,  как  темны  глазницы   глубоко
посаженных глаз под белыми бровями. Я смотрел на него и вдруг  почувствовал,
что весь дрожу, ибо от  него  исходило  сверхчеловеческое  величие.  Он  так
долго жил среди богов, столько времени провел в их обществе и  так  проникся
их  божественной  мудростью,  так  глубоко  постиг  тайны,  о  существовании
которых мы, простые смертные, лишь едва догадываемся,  что  уже  сейчас,  не
перейдя черты, отделяющей эту жизнь от загробной,  он  почти  возвысился  до
всеблагости Осириса, а у людей это вызывает великий страх.
     Я стоял, не в силах отвести от него взгляда, а  он  вдруг  открыл  свои
черные глаза, но на  меня  не  посмотрел,  даже  головы  в  мою  сторону  не
повернул, однако же увидел, что я здесь, и произнес:
     - Почему ты ослушался меня, мой сын? - спросил  он.  -  Как  случилось,
что ты пошел охотиться на льва? Ведь я запретил тебе.
     - Как ты узнал, отец, что я охотился на льва? - в страхе прошептал я.
     - Как я узнал? Ты  что  же,  думаешь,  все  нужно  видеть  собственными
глазами или слышать от других и нет иных путей познания? Эх,  невежественное
дитя! Разве не был мой дух с тобой, когда лев прыгнул  на  твоего  спутника?
Разве не молился я тем, кто защищает тебя, чтобы твое копье  пронзило  горло
льва, когда ты поднял его и метнул? Так почему  же  все-таки,  мой  сын,  ты
нарушил мою волю?
     - Этот хвастун дразнил меня, - ответил я, - вот  я  и  решил  доказать,
что не трус.
     - Да, мой Гармахис, знаю; и я прощаю  тебя,  потому  что  ты  молод,  а
молодая кровь горяча. Но теперь выслушай меня, и пусть твое  сердце  впитает
каждое мое слово,  как  жаждущий  песок  впитывает  воды  Сихора,  когда  на
небосклоне загорается Сириуссудьбой, как искус, дабы испытать  силу  твоего  духа,  и  видишь  -  ты  не
выдержал испытания. И посему назначенный тебе срок отодвигается.  Прояви  ты
сегодня твердость, которой от тебя ждали, и ты бы уже знал, какой путь  тебе
предначертан. Но ты оказался не готов, -  стало  быть,  время  твое  еще  не
настало.
     ______________
     
     - Отец мой, я ничего не понимаю, - проговорил я.
     - Ты помнишь, что говорила тебе Атуа на берегу канала?
     Я повторил Аменемхету старухины слова.
     - И ты поверил ей, мой сын Гармахис?
     - Конечно, нет! - воскликнул я. - Как можно верить таким  бредням?  Она
была просто не в себе. Ее все считают помешанной.
     И тут он в  первый  раз  посмотрел  на  меня,  стоящего  у  занавеса  в
темноте.
     - О нет! - вскричал он. -  О  нет,  мой  сын,  ты  ошибаешься.  Она  не
сумасшедшая, и говорила с тобой у канала не она, говорил голос Той,  которая
никогда не лжет. Наша Атуа - правдиворечивая прорицательница. Узнай же,  мой
сын, для какой миссии избрали тебя боги Египта, и  горе  тебе,  если  ты  по
слабодушию не выполнишь их предначертания! Итак, внимай же мне: ты вовсе  не
дитя простолюдинов, которого я якобы усыновил и хочу сделать  жрецом  нашего
храма, ты - мой родной  сын,  и  жизнь  твою  спасла  наша  Атуа,  та  самая
старуха, которую ты назвал безумной. Но это  еще  не  все,  Гармахис:  мы  с
тобой последние  потомки  царской  династии  Египта,  единственные  законные
наследники того  самого  фараона  Нектанеба,  которого  персидский  царь  Ох
изгнал из Египта. Но персы пришли и ушли, их место заняли македонцы,  и  вот
уже почти триста лет эти узурпаторы Лагиды  носят  нашу  корону,  оскверняют
нашу прекрасную страну Кемет, глумятся над  нашими  богами.  Но  слушай  же,
слушай  дальше:  две  недели  назад  наш   Птолемей   Авлет,   этот   жалкий
музыкантишка, прозванный Флейтистом,  который  хотел  убить  тебя,  умер;  а
евнух Потин, тот самый, что приплыл когда-то  сюда  с  палачами,  чтобы  они
отсекли тебе голову, нарушил волю покойного царя и возвел на трон его  сына,
Птолемея  Нового  Диониса.  Поэтому  его  сестра  Клеопатра,  прославившаяся
необычайной красотой и необузданностью нрава, бежала в Сирию, где она,  если
я не ошибаюсь, надеется собрать войско  и  пойти  войной  на  своего  брата,
потому что, согласно воле отца, они должны были стать со-правителями. А  тем
временем, мой сын, на наш  богатый,  но  неспособный  защитить  себя  Египет
зарится Рим,  он  словно  коршун,  который  высмотрел  на  высоте  добычу  и
выжидает, когда можно будет кинуться на жертву и вонзить в нее когти. И  вот
еще что ты должен помнить: египетский народ не  желает  больше  терпеть  иго
чужеземцев, людям ненавистно воспоминание о персах, в  их  сердцах  клокочет
ярость, когда в Александрии  на  базарах  их  называют  македонцами.  Страна
волнуется и бурлит, она уже не может жить под пятой греков и нависшей  тенью
Рима.
     Разве Лагиды не превратили нас в рабов?  Разве  не  убивают  они  наших
детей, не отнимают в своей ненасытной алчности все, что вырастили  на  полях
крестьяне? Разве не пришли в упадок наши храмы?  Разве  не  надругались  эти
греческие святотатцы над нашими  великими  извечными  богами,  не  извратили
изначальную сущность истины, не отняли  у  Владыки  Вечности  его  подлинное
имя, не осквернили его, назвав Сераписом и  нарушив  связь  с  Непостижимым?
Разве не взывает Египет о свободе? Неужели  он  будет  взывать  напрасно?  О
нет, мой сын, ибо у него есть избавитель, и этот  избавитель  -  ты.  Я  уже
стар, и потому передаю мое право на  трон  тебе.  Твое  имя  уже  произносят
шепотом в святилищах по всей  стране,  жрецы  и  простой  народ  клянутся  в
верности нашими священными символами тому, кто будет им явлен. Но время  еще
не настало, ты пока  недостаточно  силен  -  такой  жестокий  ураган  ломает
хрупкие ростки. Не далее как сегодня тебе было послано испытание, и  ты  его
не выдержал.
     Тот,  кто  решил  посвятить  себя  служению  богам,  Гармахис,   должен
восторжествовать над слабостями плоти. Его не должны  задевать  оскорбления,
не должны привлекать никакие земные соблазны. Тебе уготован высокий  жребий,