возносились горы; но ни в горах, ни в пустыне, ни на реке  не  чувствовалось
присутствия человека. И тогда я понял, что вижу мир таким, каков он  был  до
появления людей, и душу мне пронзило одиночество этого мира.
     Видение исчезло, на его месте появилось другое. Снова я  увидел  берега
Сихора, и на них стаи волосатых существ, больше похожие на обезьян,  чем  на
людей: они дрались и убивали друг  друга.  Пылали  подожженные  тростниковые
хижины, мародеры тащили из них пожитки своих врагов. Вольные птицы в  испуге
поднялись в воздух и улетели. Эти  существа  крали,  зверствовали,  грабили,
истребляли друг друга, раскалывали детям головы каменным  топором,  так  что
разлетались мозги. И хотя жрец ничего не объяснял мне,  я  понял,  что  вижу
человека таким, каким он был десятки тысяч лет назад,  когда  лишь  появился
на земле.
     Вот возникла новая картина. Слова передо мной были  берега  Сихора,  но
теперь на них стояли города, прекрасные, как в  сказке.  Вокруг  раскинулись
бескрайние возделанные поля. В ворота городов свободно входили  люди  и  так
же свободно выходили. Не было  ни  стражей,  ни  солдат,  ни  оружия.  Здесь
царили мудрость, благоденствие, мир. И пока я с восхищением  глядел  на  это
чудо, послышалась музыка и из святилища вышел удивительной  красоты  мужчина
в  сияющих  одеждах  и,  окруженный  неизвестно  откуда  звучащей   музыкой,
двинулся на рыночную площадь, которая была расположена на  самом  берегу,  и
там сел на трон из слоновой кости лицом к  воде;  лишь  только  край  солнца
коснулся горизонта, он призвал огромную толпу к  молитве.  Все  благоговейно
склонились, и стройно понеслись слова  молитвы,  точно  их  произносил  один
человек. И я понял, что в этой картине мне явлены времена,  когда  на  земле
царили боги, а было это задолго до правления фараона Менеса.
     Но вот картина стала меняться. Тот же самый прекрасный город,  но  люди
уже другие -  их  лица  искажены  алчностью  и  злобой,  сердца  переполняет
ненависть к добру и благочестию, их неудержимо влечет к себе  порок.  Настал
вечер; прекрасный светозарный бог взошел на трон и призвал к молитве, но  ни
единый человек в толпе не склонился, никто не сотворил ее.
     - Ты надоел нам! - закричали голоса в толпе. -  Посадим  на  трон  Зло!
Убьем его! Убьем! Освободим томящееся в оковах Зло! Пусть оно  правит  нами!
Да здравствует Зло!
     Прекрасный бог встал и долго смотрел кротким  взглядом  на  беснующуюся
толпу.
     - Вы сами не ведаете, чего пожелали, - наконец произнес он, - но  пусть
ваше желание исполнится, раз уж оно так сильно. Ибо даже  если  я  умру,  вы
все равно после долгих мук снова найдете  с  моей  помощью  путь  в  Царство
Добра!
     И едва он произнес эти слова, как на  него  набросилось  отвратительное
чудовище и, изрыгая проклятья, убило бога и  зверски  растерзало,  разорвало
на части прекрасное светозарное тело, а потом под ликующие вопли толпы  село
на трон и стало править. Но с неба  на  радужных  крыльях  спустилась  тень,
лицо которой было скрыто покрывалом, и, рыдая, стала  собирать  растерзанные
останки светозарного бога. Потом пала на  них,  но  немного  погодя  подняла
голову и воздела к небу руки, обливаясь слезами. Слезы ее лились  и  лились,
и вдруг возле нее возник воин в полном боевом снаряжении, и  лицо  его  было
подобно лику всеиспепельяющего Ра в полдень. Божественный мститель с  кличем
устремился к чудовищу, которое заняло трон, они  сплелись,  пытаясь  одолеть
друг друга, и так, в вечном нерасторжимом объятии борьбы унеслись в небеса.
     Быстрее замелькали  картины.  Я  видел  царей  и  народы,  менялись  их
одежды, по-разному звучали  языки,  на  которых  они  говорили.  Сколько  их
было - не счесть, и каждый любил,  ненавидел,  боролся,  страдал,  умирал...
Несколько счастливых лиц,  несколько  лиц,  отмеченных  печатью  глубочайшей
скорби, но и счастье, и скорбь встречались  так  редко,  на  всех  остальных
бесчисленных миллионах лиц застыла тупая покорность. Сменялись поколения,  а
высоко в небе  Мститель  по-прежнему  сражался  с  Владыкой  Зла,  и  победа
склонялась то в сторону одного, то в сторону другого. Но ни один  так  и  не
одержал верх, и мне не дано узнать, чем кончится их битва.
     Я понял, что видения, которые мне были явлены, рассказывают  о  великой
борьбе сил Добра и Зла.  Я  понял,  что  человек  был  сотворен  жестоким  и
порочным, но высшие силы  исполнились  к  нему  сострадания  и  снизошли  на
землю, желая сделать его добрым и счастливым, ибо доброта  и  есть  счастье.
Но человек не  мог  одолеть  свою  злобную  натуру,  и  светлый  дух  Добра,
которого мы называем Осирисом,  хотя  у  него  бесконечное  множество  имен,
принес себя в жертву во имя искупления  жестокости  тех,  кто  отринул  его.
Потом от него и от Божественной Матери, животворящей  всю  природу,  родился
еще один бог, который охраняет нас на  земле,  как  Осирис  защищает  нас  в
Аменти.
     Вот она, разгадка таинства Осириса.
     Эта истина вдруг открылась мне, когда я глядел на  проплывающие  передо
мной видения. Суть посвященных Осирису мистерий обнажилась, точно  мумия,  с
которой сорвали погребальные пелены, и мне стал внятен смысл нашей  религии:
ее основа - Искупительная Жертва.
     Видения исчезли, и снова жрец, приведший меня сюда, спросил:
     - Проник ли ты, о Гармахис, в значение того, что  тебе  было  позволено
увидеть!
     - Проник, - ответил я. - Стало быть, обряд посвящения завершен?
     - О нет, он только начался. Тебе предстоит долгий путь,  и  ты  пойдешь
по нему один. Сейчас я оставлю тебя и вернусь, когда встанет  солнце.  Но  я
еще раз хочу остеречь тебя: лишь  немногие  могут  выдержать  то,  что  тебе
начертано увидеть,  и  остаться  в  живых.  За  всю  мою  жизнь  только  три
смельчака отважились подвергнуться этому страшному испытанию, и пережил  его
лишь один, двое других лежали мертвые, когда я приходил за ними  утром.  Сам
я не решился подняться по этой тропе. Такая высота не для меня.
     - Ступай, - ответствовал я. - Душа моя жаждет  знания.  Ничто  меня  не
остановит.
     Он возложил мне руку на голову, благословил и пошел  прочь.  Я  слышал,
как он закрыл за собой дверь, как потом долго замирало эхо его  неторопливых
шагов.
     И вот я почувствовал, что остался один, один в  святилище,  наполненном
присутствием неземных существ. Все окутала тишина, глубокая  и  черная,  как
царящий в храме мрак.  Тишина  наползала,  сгущалась,  как  то  облако,  что
скрыло лик луны, когда я  еще  юношей  молился  ночью  на  площадке  пилона.
Вязкая, тягучая, она проникла в мое  сердце  и  там  закричала:  ведь  голос
полного безмолвия страшнее  леденящего  кровь  вопля.  Я  произнес  какие-то
слова, но эхо отлетело от стен - оглушенный, я чуть не упал. Нет,  безмолвие
было легче вынести, чем такое эхо. Что  мне  предстоит  увидеть?  Неужели  я
сейчас умру, умру в расцвете молодости и сил? Недаром  и  меня  столько  раз
предупреждали, что испытание будет ужасным. Страх сковал  меня,  в  сознании