облачившись в наряд богини Исиды, торжественно проследует от  своего  дворца
на мысе Лохиас к Серапеуму, дабы принести в его  святилище  жертву  лжебогу,
которому посвящен храм. Посмотрим процессию, а потом  будем  искать  способ,
как мне проникнуть во дворец царицы и приблизиться к ней.
     Я едва держался на  ногах  от  усталости,  и  меня  уложили  спать,  но
непривычная обстановка, шум на улице, мысли  о  завтрашнем  дне  гнали  сон.
Лишь небо начало сереть, я оделся, поднялся по  лестнице  на  крышу  и  стал
ждать рассвета. Наконец из-за горизонта брызнули солнечные лучи  и  осветили
беломраморное чудо - фаросский маяк, и в тот же самый миг огонь  его  померк
и стал невидим, точно солнце его погасило. Потом свет  подкрался  к  дворцам
на мысе Лохиас, где почивала Клеопатра,  и  затопил  их  -  они  засверкали,
точно  драгоценности,  украшающие  темную,  прохладную  грудь  моря.  Дальше
полился  свет,  нежно  поцеловал  купол  мавзолея,  где   покоится   великий
Александр, озарил башни  и  крыши  множества  дворцов  и  храмов,  хлынул  в
колоннады знаменитого Мусейона, который возвышался совсем недалеко от  нашей
улицы,  окатил  волной  величественное  здание   святилища,   где   хранится
вырезанное из  слоновой  кости  изображение  лжебога  Сераписа,  и  наконец,
словно истощив себя, уполз в огромный мрачный  Некрополь.  День  разгорался,
гоня  последние  тени  ночи  и  заполняя  все  улицы,  улочки   и   переулки
Александрии - в этот утренний час она казалась алой, как царская мантия,  да
и раскинулась по-царски пышно и торжественно. С севера подул ветер,  унес  с
моря туман, и я увидел голубую  воду  гавани  и  качающиеся  на  ней  тысячи
судов. Увидел  гигантский  мол  Гептастадиум,  лабиринт  улиц,  бесчисленное
множество домов - роскошную, великолепную Александрию, эту  царицу,  как  бы
восседающую на троне среди своих владений - океана и  озера  Мариотис,  -  и
грудь  мне  стеснил  восторг.  Этот  город,  вместе  с  другими  городами  и
странами,  принадлежит  мне!  Что  ж,  за  него  стоит  бороться!   Вдосталь
налюбовавшись этим сказочным великолепием, я помолился благодетельной  Исиде
и сошел с крыши.
     В комнате внизу был дядя Сепа. Я рассказал ему, что  смотрел,  как  над
Александрией поднималось солнце.
     - Вот как! - бросил он и  пристально  поглядел  на  меня  из-под  своих
косматых бровей. - Ну и что, понравилась тебе Александрия?
     - Понравилась ли? Да я подумал, что здесь, в  этом  городе  как  раз  и
живут боги!
     - Вот именно! - гневно воскликнул он. - Ты угадал - здесь  живут  боги,
но это все боги зла! Говоришь, город! Нет, это вертеп, где  все  погрязли  в
распутстве, зловонная  постыдная  язва,  рассадник  ложной  веры,  рожденной
извращением ума! О, как я жажду, чтобы от нее не осталось  камня  на  камне,
чтобы все ее богатства были погребены в пучине вод! Пусть  чайки  с  криками
носятся над тем проклятым местом,  где  она  некогда  стояла,  пусть  ветер,
чистый, не отравленный тлетворным дыханием  греков,  свободно  веет  над  ее
руинами на всем пространстве между океаном и озером Мариотис! О  царственный
Гармахис, не допусти, чтоб роскошь  и  красота  Александрии  совращали  твою
душу, яд, который  они  источают,  губит  истинную  веру,  не  дает  древней
религии расправить свои  божественные  крылья.  Когда  настанет  срок  и  ты
будешь править страной, разрушь этот проклятый город,  Гармахис,  и  утверди
свой трон там, где он стоял при твоих предках - среди  белых  стен  Мемфиса.
Запомни навсегда: Александрия - роскошные ворота, в которые входит  погибель
Египта. Пока они стоят, они открыты для всего мира - врывайся кто  хочешь  и
грабь нашу страну, насаждай любую ложную веру, топчи египетских богов.
     Что я мог ему ответить? Он был прав. И все же, и все же  город  казался
мне дивно  прекрасным!  Мы  позавтракали,  и  дядя  сказал,  что  пора  идти
смотреть, как Клеопатра  с  торжественной  процессией  прошествует  к  храму
Сераписа.  Выход  состоится  еще  не  скоро,  часов  в  десять,  бездельники
александрийцы так падки на зрелища, что если мы не поспешим, то нам  нипочем
не пробиться сквозь плотные толпы зевак, которые уже  собираются  на  улицах
по  пути  следования  царицы.  И  мы  отправились,  чтобы  занять  места  на
деревянном помосте, который сколотили вдоль  широченной  улицы,  прорезающей
весь город до самых Канопских ворот. Дядя  заранее  позаботился  купить  для
нас там места и заплатил за них недешево.
     Народ уже  запрудил  улицы,  и  нам  пришлось  основательно  поработать
локтями, продираясь к деревянному помосту, защищенному полотняной  крышей  и
задрапированному ярко-красными тканями. Мы уселись на скамью и стали  ждать,
разглядывая многотысячную роящуюся толпу, которая  галдела,  пела  и  громко
разговаривала на разных языках. Прошло несколько  часов.  Наконец  появились
солдаты, одетые на манер римских легионеров в кольчугу,  и  стали  расчищать
путь. За ними выступили глашатаи, и, призвав народ к тишине (в  ответ  толпа
лишь пуще зашумела, а те, кто пел, и вовсе оглушили  нас),  возвестили,  что
грядет царица Клеопатра. Потом по улице торжественным маршем  прошла  тысяча
сицилийских стрелков, за ней тысяча  фракийцев,  тысяча  македонцев,  тысяча
галлов, все в боевых доспехах, какие носят воины их стран, и  соответственно
вооружение.  За  ними  выступали  пятьсот  всадников  -  те  самые,  которых
называют неуязвимыми, потому что кольчугой сплошь покрыты  не  только  люди,
но и лошади. Неуязвимых сменили юноши и девушки  в  роскошных  развевающихся
одеждах, в золотых венцах - они изображали день, утро, вечер, ночь, землю  и
небо. Дальше следовало множество красавиц, они лили на  землю  благовония  и
усыпали ее пышно распустившимися цветами. Вдруг по  толпе  прокатился  крик:
"Клеопатра! Клеопатра!", у меня перехватило дыхание, и я устремился  вперед,
чтобы увидеть ту, которая посмела надеть на себя наряд Исиды.
     Толпа заколыхалась, люди напирали друг на друга в густой плотной  массе
и совершенно загородили от меня  улицу.  Этого  я  уже  не  мог  вынести,  я
перескочил через ограду помоста и  пробился  сквозь  толпу  в  самый  первый
ряд - при моей силе и ловкости мне это ничего не стоило.  И  тут  я  увидел,
что по улице бегут рабы-нубийцы в венках из  плюща  и  увесистыми  дубинками
теснят народ ближе к домам. Один из них мне сразу бросился в  глаза:  гигант
могучего сложения, нагло кичащийся  своей  силой,  он  без  разбору  наносил
удары направо и налево, - истинный хам, которому вдруг дали власть. Рядом  с
мной стояла женщина с ребенком на руках, судя по внешности  -  египтянка,  и
нубиец, увидев, что она слаба и беззащитна, стукнул ее дубинкой  по  голове,
и она молча рухнула на землю. Народ зароптал. А я - кровь так и вскипела  во
мне, гнев ослепил разум. В руке у меня  был  жезл  из  кипрского  оливкового
дерева, и когда черное чудовище захохотало над женщиной,  которая  корчилась
на земле от боли, и над ее плачущим ребенком я размахнулся  и  обрушил  жезл
не его спину. Я вложил в удар всю свою ярость, и крепкое  дерево  сломалось,
из раны на плече гиганта брызнула кровь, листья плюща сразу стали  красными.
Взревев от бешенства и боли - еще бы, ведь мучители не  выносят  мук,  -  он
метнулся ко мне. Народ раздался, только женщина осталась  лежать,  и  вокруг
нас образовалось небольшое свободное пространство. Нубиец зверем кинулся  на
меня, но я вонзил ему кулак в переносицу - другого оружия у меня не было,  -