их тебе? И я не прорицательница, я не умею их толковать.  Я  свято  выполняю
все твои повеления. Разве я хоть на миг забыла эту страшную  клятву?  -  Она
содрогнулась. - Разве не играю роль соглядатая при дворе и не  сообщаю  тебе
обо всем до последней мелочи? Разве  я  не  завоевала  расположение  царицы,
которая любит меня как сестру и ни в чем не отказывает? Мало того,  разве  я
не стала любимицей всех, кто  ее  окружает?  Зачем  же  ты  меня  пугаешь  и
грозишь такими карами? -  И  она  снова  зарыдала  еще  более  прекрасная  в
слезах, чем была с улыбкой.
     - Ну довольно, довольно, - отрезал он, - я знаю, что я делаю, и не  зря
предупредил тебя. Впредь никогда не  оскорбляй  наших  глаз  зрелищем  этого
платья, пригодного  лишь  для  развратницы.  Думаешь,  мы  будем  любоваться
твоими точеными руками - мы, решившие  вернуть  себе  Египет  и  посвятившие
себя служению его истинным богам?  Хармиана,  перед  тобой  твой  двоюродный
брат и твой царь!
     Она перестала плакать, вытерла глаза полой хитона, и я увидел,  что  от
слез они стали еще нежнее.
     - Мне кажется, о царственный Гармахис и мой  любимый  брат,  -  сказала
она, склоняясь предо мной, - мне кажется, мы уже видели друг друга.
     - Да, видели, сестра, - ответил  я,  заливаясь  краской  смущения,  ибо
никогда еще мне не доводилось беседовать с такой красивой девушкой,  -  ведь
это ты была сегодня в колеснице Клеопатры, когда я дрался с нубийцем?
     - Конечно, - подтвердила она, улыбнувшись, и глаза ее сверкнули, -  это
был великолепный  поединок,  только  очень  сильный  и  отважный  борец  мог
победить этого черного негодяя. Я видела, как вы схватились, и, хотя еще  не
знала,  кто  ты,  у  меня  сердце  замерло  от  страха  за  человека   столь
мужественного. Но я сквиталась с ним за этот  страх  -  ведь  это  по  моему
совету Клеопатра приказала стражам отрубить ему руку. Знай я,  что  это  ты,
ему бы отрубили голову. -  Она  бросила  на  меня  быстрый  взгляд  и  снова
улыбнулась.
     - Хватит болтать, - прервал ее дядя Сепа,  -  время  дорого.  Расскажи,
Хармиана, все, что должна рассказать, и возвращайся во дворец.
     Выражение ее лица тотчас  же  изменилось,  она  смиренно  сложила  руки
перед собой и заговорила совсем другим тоном:
     - Молю фараона выслушать  свою  служанку.  Я  -  дочь  твоего  дяди,  о
фараон, покойного брата твоего отца,  и  потому  в  моих  жилах  тоже  течет
царская кровь. Я тоже чту древних богов Египта  и  ненавижу  греков;  видеть
тебя на троне - моя заветная мечта, я лелею ее уже много лет. И  ради  того,
чтобы она исполнилась, я Хармиана,  забыв  о  своем  высоком  происхождении,
поступила в услужение к Клеопатре, ибо нужно было  выстроить  ступеньку,  на
которую ты ступишь, когда придет твой час взойти на трон.  И  эта  ступенька
выстроена, о царь.
     Выслушай же, мой царственный брат, что мы  задумали.  Ты  должен  стать
вхожим во дворец, проникнуть во все тайны и хитросплетения  интриг,  которые
плетутся там, и если будет нужно, подкупить евнухов и начальников  стражи  -
некоторых я уже склонила на свою сторону. Когда наши люди будут  готовы,  ты
убьешь  Клеопатру  и,  воспользовавшись  всеобщим  смятением,   побежишь   к
воротам, а я и  те,  кто  будет  мне  помогать,  прикроем  тебя  и  задержим
преследователей; ты откроешь ворота и  впустишь  наших  людей,  которые  уже
будут  ждать,  вы  перебьете  солдат,  которые  откажутся  перейти  на  нашу
сторону, и захватите Бруцеум. Самое большее  через  два  дня  эта  ветреница
Александрия будет в твоих руках. В то же самое время все, кто поклялся  тебе
в верности, поднимутся по всему Египту с оружием в руках  против  римлян,  и
через десять дней после смерти Клеопатры ты действительно станешь  фараоном.
Мы все обсудили до самых ничтожных мелочей, и, хотя  твой  дядя  подозревает
меня во всех мыслимых грехах, ты видишь сам, мой  царственный  брат,  что  я
неплохо выучила свою роль, - не только выучила, но и сыграла.
     - Да, сестра, вижу, - ответил я, дивясь, что столь юная  девушка  -  ей
было всего двадцать лет - замыслила столь дерзкий план, заговор составил  не
кто иной, как она. Но в те дни я плохо знал Хармиану.  -  Однако  продолжай.
Что надо сделать, чтобы я стал вхож во дворец Клеопатры?
     - О брат, нет ничего проще. Слушай же. Клеопатра очень  неравнодушна  к
мужской красоте, а ты - прости, что я это говорю,  -  очень  хорош  собой  и
сложен как бог. Она сегодня тебя заметила и дважды сетовала: как  жаль,  что
не спросила этого астролога, где его найти,  потому  что  астролог,  который
может убить нубийца-гладиатора голыми руками, конечно же, великий  ученый  и
умеет расположить к себе звезды. Я сказала  ей,  что  велю  разыскать  тебя.
Запомни все, что я тебе скажу,  мой  царственный  Гармахис.  Днем  Клеопатра
почивает в своем внутреннем покое, который выходит  в  сад  над  гаванью.  В
полдень ты подойдешь к воротам  дворца  и  потребуешь,  чтобы  тебе  вызвали
госпожу Хармиану, и я выйду  к  тебе.  Клеопатре  скажу,  что  тебя  удалось
найти, и устрою так, чтобы  вы  оказались  одни,  когда  она  пробудится,  а
дальше, Гармахис, ты будешь действовать сам. Она все пытается  проникнуть  в
тайны  мистических  знаний,  это  ее  любимая  забава,   и   ночи   напролет
простаивает на крыше и наблюдает звезды, делая вид, будто умеет  их  читать.
Совсем недавно  она  прогнала  придворного  врача,  Диоскорида,  потому  что
несчастный невежда осмелился  заявить,  что  расположение  звезд  предрекает
поражение Марку Антонию в битве с Кассием.  Клеопатра  тотчас  же  приказала
военачальнику Аллиену послать еще несколько легионов в  Сирию,  где  Антоний
сражался с Кассием и, согласно предсказанию Диоскорида  по  звездам,  должен
был, увы,  проиграть  битву.  Но  все  случилось  наоборот:  Антоний  разбил
сначала Кассия, потом Брута, а Диоскориду пришлось  убраться  из  дворца,  и
теперь он, чтобы не умереть с голоду, читает в Мусейоне лекции  о  свойствах
трав, что же касается звезд, он даже их названий  слышать  не  может.  Место
придворного  астролога  свободно,  его  займешь  ты,  и  мы   начнем   тайно
действовать, защищенные сенью царского трона.  Как  червь  разъедает  спелый
плод, вгрызаясь в его сердцевину, так ты подточишь трон  гречанки,  и  когда
он рухнет, орел, его сокрушивший, сбросит  оболочку  червя,  в  которой  был
вынужден скрываться, и гордо расправит свои царственные крылья над  Египтом,
а потом и над другими землями и странами.
     Я как  зачарованный  смотрел  на  эту  удивительную  девушку,  ибо  она
ошеломила меня - лицо ее сейчас было озарено светом,  какого  я  никогда  не
видел в глазах женщин.
     - Благодарение богам, -  воскликнула  дядя,  который  тоже  внимательно
вглядывался в нее, - благодарение богам, теперь  я  узнаю  тебя,  теперь  ты
прежняя Хармиана, которую я с такой  любовью  воспитывал,  а  не  придворная
шлюха,  разодетая  в  дорогие  шелка  и  умащенная   благовониями.   Да   не
поколеблется  твоя   вера,   Хармиана,   пусть   в   твоем   сердце   пылает
всепобеждающая любовь к отечеству,  и  судьба  вознаградит  тебя.  А  теперь
надень покрывало на это свое бесстыдное платье и ступай, уже поздно.  Завтра
в полдень Гармахис придет к воротам дворца, жди его. Прощай, Хармиана.