молча ждущих моего появления. Прямо против этих  тридцати  семи,  спинкой  к
семи святилищам, был установлен трон, его окружали  жрецы  с  штандартами  и
священными  символами.  Лишь  только  я  вступил  в   торжественный   сумрак
величественного зала, все вельможи встали и  в  полном  молчании  склонились
предо мной; отец подвел меня к ступенькам трона и  шепотом  приказал  встать
перед ним.
     Потом заговорил:
     - О, вы, собравшиеся здесь по моему зову,  вельможи,  верховные  жрецы,
потомки древних царских родов страны Кемет, знатнейшие граждане  Верхнего  и
Нижнего Египта, внемлите мне! Перед вами - царевич Гармахис, по праву  крови
и рождения наследник фараонов нашей многострадальной родины,  я  привел  его
сюда к вам  в  суровой  простоте,  повинуясь  обстоятельствам.  Он  -  жрец,
посвященный в сокровенные глубины таинств божественной Исиды,  распорядитель
мистерий, по праву рождения верховный жрец всех храмов  при  пирамидах  близ
Мемфиса,  искушенный  в  знании  священных  ритуалов,  совершаемых  в  честь
расточителя всех благ Осириса. Есть ли у кого-нибудь из вас,  присутствующих
здесь, сомнения, что он истинный потомок фараонов по прямой линии?
     Отец умолк, и дядя Сепа, встав с кресла, ответствовал:
     - Нет, у нас нет  сомнений,  Аменемхет:  мы  тщательно  проследили  всю
линию его предков и установили, что в его жилах  действительно  течет  кровь
наших фараонов, он их законный наследник.
     - Есть ли у кого-нибудь  из  вас,  присутствующих  здесь,  сомнения,  -
продолжал мой отец, - что волею самих богов царевич Гармахис  был  перенесен
в царство Осириса и предстал перед божественной Исидой, что он прошел  искус
и был  посвящен  в  сан  верховного  жреца  пирамид,  что  близ  Мемфиса,  и
поминальных храмов при этих пирамидах?
     Тут поднялся жрец, который был  со  мной  в  святилище  Великой  Матери
всего сущего той ночью, и произнес:
     - Нет, Аменемхет, у нас нет сомнений; я сам проводил его посвящение.
     И снова мой отец заговорил:
     - Есть ли среди вас, собравшихся здесь, кто-нибудь, кто  может  бросить
обвинение царевичу Гармахису в неправедных деяниях или в нечистых  помыслах,
в коварстве или  в  лжи,  и  воспрепятствовать  нам  короновать  его  венцом
владыки Верхнего и Нижнего Египта?
     Поднялся старец из Мемфиса, в чьих жилах тоже текла кровь  фараонов,  и
изрек:
     - Мы знаем все о Гармахисе, в нем нет ни  одного  из  этих  пороков,  о
Аменемхет.
     - Что ж, быть по сему, - ответил мой  отец,  -  мы  коронуем  его,  раз
царевич Гармахис, потомок Нектанеба, воссиявшего в Осирисе, достоин  царской
короны. Пусть приблизится к нам Атуа и поведает всем о том, что изрекла  над
колыбелью царевича Гармахиса моя жена в час своей смерти,  когда  ее  устами
вещала богиня Хатхор.
     Старая Атуа медленно выступила из тени колонн и с волнением  пересказал
все, что я уже описал.
     - Вот, вы все слышали, - сказал мой отец, - верите ли  вы,  что  устами
женщины, которая была моей женой, прорицала богиня?
     - Верим, о Аменемхет, - ответили собравшиеся.
     Потом поднялся мой дядя Сепа и заговорил, обращаясь ко мне:
     - Ты слышал все, о царственный  Гармахис.  Теперь  ты  знаешь,  что  мы
собрались здесь, чтобы короновать тебя царем Верхнего и Нижнего Египта,  ибо
твой благородный отец Аменемхет отказался от  своих  прав  на  престол  ради
тебя. Увы, эта  церемония  совершится  без  пышности  и  великолепия,  какие
подобают столь великому событию,  мы  вынуждены  провести  ее  в  величайшей
тайне, иначе всем нам придется заплатить за нее жизнью, но самое страшное  -
мы погубим дело, которое для нас дороже жизни,  но  все  же,  насколько  это
сейчас доступно, выполним все древние священные обряды.  Узнай  же,  что  мы
задумали, и если, узнав, ты одобришь задуманное, тогда взойди на трон  свой,
о фараон, и принеси нам клятву! Сколько столетий жители  Кемета  стонут  под
пятой греческих завоевателей, сколько столетий содрогаются  при  виде  копья
римлян; сколько  столетий  наши  древние  боги  страдают  от  кощунственного
пренебрежения, сколько столетий мы влачим жалкое существование рабов. Но  мы
верим: час избавления близок, и именем многострадального Египта, именем  его
богов, которым ты, именно ты избран служить, мы  все  с  мольбою  взываем  к
тебе, о царевич: возьми меч  и  возглавь  наших  освободителей!  Слушай  же!
Двадцать тысяч бесстрашных мужей, пламенно любящих  Комет,  принесли  клятву
верности нашему делу и ждут лишь  твоего  согласия;  как  только  ты  подашь
сигнал, они поднимутся все, как один, и  перебьют  греков,  а  потом  на  их
крови воздвигнут твой трон, и трон этот будет стоять на земле Кемет  так  же
незыблемо,  как  наши  извечные  пирамиды,  все  легионы  римлян  не  смогут
поколебать его. А  сигналом  будет  смерть  этой  наглой  непотребной  девки
Клеопатры. Ты убьешь ее,  Гармахис,  выполняя  приказ,  который  тебе  будет
передан, и ее кровью освятишь трон фараонов Египта.
     О наша надежда, неужели ты  скажешь  нам  нет?  Неужели  твою  душу  не
переполняет  святая  любовь  к  отечеству?   Неужели   ты   швырнешь   оземь
поднесенную к твоим устам чашу с вином  свободы  и  предпочтешь  умирать  от
жажды, как обреченный на  муки  раб?  Да,  риск  огромен,  быть  может,  наш
дерзкий заговор не удастся, и  тогда  и  ты,  и  все  мы  заплатим  за  свою
дерзость жизнью. Но стоит ли о том жалеть,  Гармахис?  Разве  жизнь  так  уж
прекрасна? Разве лелеет она нас и оберегает от падений и ударов? Разве  горе
и беды не перевешивают тысячекратно  крупицу  радости,  что  иногда  блеснет
нам? Разве здесь, на земле, мы вдыхаем то  благоухание,  которое  разлито  в
воздухе потустороннего мира, и разве так уж страшно вовсе перестать  дышать?
Что у нас есть здесь, кроме надежд и воспоминаний? Что мы здесь видим?  Одни
только тени. Так почему чистый сердцем должен страшиться перехода туда,  где
нас ждет успокоение, где воспоминания тонут в  событиях,  их  породивших,  а
тени растворяются в свете, который их очертил? Знай  же,  Гармахис:  истинно
велик лишь тот муж, кто увенчал свою жизнь блеском  славы,  не  меркнущей  в
веках. Да, смерть дарит букеты маков всем  детям  земли,  но  счастлив  тот,
кому судьба позволила сплести себе из этих маков  венок  героя.  И  нет  для
человека смерти более  прекрасной,  чем  смерть  борца,  освободившего  свою
отчизну - пусть она теперь выпрямится, расправит плечи, вскинет  голову,  и,
гордая, свободная, могучая, как прежде, швырнет  в  лицо  тиранам  порванные
цепи: теперь уж никогда ни один поработитель не выжжет  на  ее  челе  клеймо
раба.
     Гармахис, Кемет призывает тебя. Откликнись на его  зов,  о  избавитель!
Кинься на врагов, как Гор на Сета, размечи их, освободи  отечество  и  правь
им - великий фараон на древнем троне...
     - Довольно, довольно!  -  вскричал  я,  и  голос  мой  потонул  в  шуме
рукоплесканий, прокатившемся гулким эхом среди  могучих  стен  и  колонн.  -