события нескольких последующих лет.
     Жизнь моя шла установленной чередой. Вставал я на рассвете, шел в  храм
на богослужение и потом весь день до вечера посвящал занятиям. Я изучил  все
религиозные ритуалы и постиг их смысл, узнал, как появились боги  и  богини,
как возник потусторонний мир. Мне стали понятны тайны движения звезд,  путь,
который проходит среди них земля. Меня посвятили в древние  знания,  которые
называются волхованиями, в  науку  толкования  снов,  я  овладел  искусством
приближаться духом к Всемудрому.  Мне  объяснили  язык  священных  символов,
связь их внешних очертаний и сокровенной  сути.  Я  познал  извечные  законы
добра и зла, тайну, которую несет в себе  человек.  И  еще  я  постиг  тайны
пирамид - о, если бы мне никогда их не знать! Я прочел летописи,  в  которых
рассказывалось о делах  и  днях  всех  фараонов,  начиная  с  первых  царей,
правящих после Гора; я овладел искусством врачевания, изучил все тонкости  и
хитрости дипломатии, историю стран мира, и в первую очередь Греции  и  Рима.
Я достиг совершенства во владении греческим  языком  и  латынью  -  когда  я
приехал в Ана, я уже немного знал их, - и все то время, что  я  там  прожил,
все долгие пять лет, и руки мои, и помыслы были чисты, ни люди, ни  боги  не
могли бы обвинить меня в том, что я совершил что-то дурное или лелею в  душе
зло; я без устали трудился, чтобы вобрать в себя  все  эти  знания  и  стать
достойным судьбы, которую мне предначертали.
     Два раза в год отец мой Аменемхет присылал мне письма, полные заботы  и
любви, и дважды в год я отвечал ему, неизменно спрашивая, не считает ли  он,
что настало время завершить мои  труды?  Но  срок  ученичества  все  длился,
длился, и я начал тяготиться этой жизнью, меня охватывало  нетерпение,  ведь
я уже был взрослый мужчина, и не просто по годам  -  я  был  ученый  муж  и,
конечно, жаждал деятельности, которой должна быть наполнена  жизнь  мужчины.
Я даже порой сомневался, что мне и вправду предсказано стать венценосцем,  -
не  досужие   ли   это   выдумки   мечтателей,   принимающих   желаемое   за
действительность? Да, в моих жилах течет кровь фараонов,  я  это  знал,  ибо
мой дядя Сепа, жрец храма, показал мне хранящуюся ото всех в тайне  пластину
из сиенского гранита, на которой мистическими символами  были  выгравированы
все до единого имена царей в той последовательности,  как  они  правили.  Но
что толку от того, что я - законный наследник царского престола,  когда  моя
держава,  мой  Египет  обращен  в  раба  и,  постыдно   пресмыкается   перед
погрязшими в роскоши Македонскими Лагидами,  пресмыкается  так  давно,  что,
может быть,  ему  уже  не  хватит  сил  стереть  с  лица  угодливую  улыбку,
расправить плечи и, сбросив ненавистное иго, гордо посмотреть в  глаза  миру
со счастливой улыбкой свободного человека?
     Вспоминал я и о том, как молился на крыше пилона  в  Абидосском  храме,
как боги ответили на мой призыв, и снова меня охватывали сомнения -  во  сне
то было или наяву?
     Однажды вечером, устав от занятий,  я  пошел  прогуляться  в  священную
рощу, что находится  среди  садов  храма,  и  там,  погруженный  в  глубокую
задумчивость, чуть не столкнулся со своим дядей Сепа, который тоже  медленно
шел и о чем-то размышлял.
     - Это ты, Гармахис? - крикнул он своим зычным  голосом.  -  Почему  так
печально твое лицо? Не смог решить задачу, которую я тебе задал?
     - Нет, милый дядя,  -  отвечал  я,  -  задачу  я  как  раз  решил,  она
оказалась совсем не трудной, но ты прав: я  в  самом  деле  опечален.  Такая
тяжесть на сердце, я истомился в этом уединении, мне кажется,  меня  вот-вот
раздавит груз знаний, которые я постиг. Что  пользы  копить  силы,  если  их
нельзя применить?
     - Как ты нетерпелив, Гармахис,  -  ответил  он,  -  это  все  неразумие
юности. Ты жаждешь изведать вкус битвы; тебе наскучило смотреть,  как  волны
набегают  на  берег,  -  тебя  манит  броситься  в  кипящее  бурное  море  и
померяться силами с разъяренной стихией. Значит,  ты  хочешь  покинуть  нас,
Гармахис? Все карнизы нашего храма залеплены ласточкиными гнездами, и  когда
птенцы выросли, они улетают, - так и ты, мой Гармахис. Что  ж,  пусть  будет
по-твоему: твое время настало, лети. Я научил тебя всему, что знаю  сам,  и,
мне кажется, ученик превзошел учителя.  -  Он  умолк  и  вытер  свои  черные
блестящие глаза - так огорчила его предстоящая разлука.
     - А куда же я направлюсь, о мой дядя? - радостно спросил я.  -  Вернусь
в Абидос, где меня посвятят в таинства богов?
     - Да, ты вернешься в Абидос, а  из  Абидоса  поедешь  в  Алесандрию.  В
Александрии, о Гармахис, ты займешь  трон  твоих  предков.  Слушай  же,  как
обстоят сейчас дела в стране.
     Ты знаешь, конечно, что когда  этот  предатель,  евнух  Потин,  нарушил
волю покойного Авлета  и  сделал  единоличным  правителем  Египта  его  сына
Птолемея Диониса, его сестра, царица Клеопатра, бежала в Сирию. Ведомо  тебе
и то, что она вернулась, как и подобает царице, с огромным войском и  заняла
Пелузий, а как раз в это время могущественный Цезарь,  великий  из  великих,
избранник судьбы, плыл с небольшим флотом к нам,  в  Александрию,  преследуя
Помпея, которого разбил в кровавом сражении при  Фарсале.  Но  когда  Цезарь
приплыл в Александрию, Помпей уже был  мертв,  его  подло  лишили  жизни  по
приказу  Птолемея  Диониса  военачальник  Ахилл   и   командующий   римскими
легионами в Египте Луций Септимий; когда он прибыл,  в  Александрии  страшно
перепугались, хотели даже перебить его ликторов. Но Цезарь, как  ты  знаешь,
захватил юного царя  Птолемея  Нового  Диониса  Двенадцатого  и  его  сестру
Арсиною и объявил,  что  распускает  войска  Клеопатры  и  войско  Птолемея,
которым командовал  Ахилл,  -  они  расположились  друг  против  друга  близ
Пелузия и готовились к сражению. Но Ахилл презрел приказ Цезаря  и  двинулся
на  Александрию,  осадил  ее  центральные  кварталы  с  царским  дворцом   и
гаванью - цитадель Бруцеум, и долгое время  никто  не  знал,  кто  же  будет
править  в  Египте.  Наконец  Клеопатра  решила,  что  надо  действовать   и
придумала план - нужно признаться, весьма дерзкий.  Оставив  свои  войска  в
Пелузии, она подплыла вечером в лодке к Александрии и  вдвоем  с  сицилийцем
Аполлодором сошла на берег. Аполлодор завернул ее  в  драгоценные  сирийские
ковры и велел отнести ковры в подарок Цезарю.  Когда  во  дворце  развернули
рулон, внутри оказалась прекраснейшая в мире молодая женщина, к тому  же  на
редкость умная и  образованная.  И  эта  юная  красавица  покорила  великого
Цезаря - даже горькая мудрость прожитых лет не смогла  защитить  его  от  ее
чар, и это безумство едва  не  стоило  ему  жизни,  едва  не  отняло  славу,
добытую в бесчисленных войнах.
     - Глупец! - прервал я дядю Сепа. - Презренный глупец! Ты называешь  его
великим - да  разве  истинно  великий  человек  поддастся  уловкам  коварной
женщины? И это Цезарь, одно слово которого  изменяло  ход  истории!  Цезарь,
который мановением руки посылал в бой сорок  легионов  и  покорял  народы  и
страны! Цезарь, с его холодным, ясным умом, с  его  проницательностью,  этот
прославленный герой попался в сети вероломной женщины! Нет, теперь  я  знаю:
римлянин, которым ты так восхищаешься, был вылеплен из того же теста, что  и