Хармиана  склонила  перед  ним  голову  и  завернулась  в  свою  темную
накидку. Потом взяла мою руку, коснулась ее губами и, не  сказав  ни  слова,
скользнула прочь.
     - Странная женщина! - заметил дядя, когда она ушла. -  Очень  странная,
никогда не знаешь, что она выкинет!
     - Мне кажется, дядя, - сказал я, - мне кажется, ты был слишком суров  с
ней.
     - Да, верно, суров, - вздохнул он, - но она  это  заслужила.  Послушай,
что  я  тебе  скажу,  Гармахис:  не  очень  доверяй  Хармиане.  Уж   слишком
своевольный у нее нрав, меня страшит ее непостоянство. Она женщина,  женщина
до мозга костей, ее еще труднее обуздать, чем  норовистую  лошадь.  Да,  она
умна и смела, она жаждет освободить наш Египет от иноземных  тиранов,  но  я
молю  богов,  чтобы  ее  преданность  этому  великому  делу  не   пришла   в
противоречие с ее желаниями, ибо если она чего-то пожелала, больше  для  нее
уже ничего не существует, она добьется своего любой ценой. Вот  потому-то  я
и припугнул ее сейчас, пока она еще в  моей  власти:  а  вдруг  она  в  один
прекрасный день взбунтуется, я к этому готов. Пойми, эта  девушка  держит  в
своих руках жизнь стольких людей, и если она нам изменит,  что  тогда?  Увы,
как жалка наша участь, если мы вынуждены прибегать к услугам женщин! Но  она
нам помогла, другого пути не было. И все же, и все же меня гложут  сомнения.
Молю богов, чтобы наш замысел  удался,  но  порой  я  боюсь  мою  племянницу
Хармиану - слишком она красива, слишком молода, а  кровь,  что  течет  в  ее
жилах, слишком горяча.
     Горе  строителям,  которые  возводят  здание  на   фундаменте   женской
преданности;  женщина  преданна,  только  пока  любит,  а  разлюбила   -   и
преданность обратилась в предательство. Мужчина не подведет, не  предаст,  а
женщина - сама переменчивость, она словно  море  -  сейчас  оно  спокойно  и
ласково, а к вечеру бушует шторм, волны взлетают к  небу  и  низвергаются  в
бездну. Не очень-то доверяй  Хармиане,  Гармахис:  она,  как  волны  океана,
может примчать твою барку в родную гавань и, как те же  самые  волны,  может
разбить ее и утопить тебя, а вместе с тобой последнюю надежду Египта!


                                 Глава III,
                            повествующая о том,
                   как Гармахис пришел к царскому дворцу;
                   как он заставил Павла войти в ворота;
                        как увидел спящую Клеопатру
                и как показал ей свое искусство волхвования

     На  следующий  день,  готовясь  выполнить   задуманное   Хармианой,   я
обрядился в длинный просторный балахон, какие  носят  колдуны  и  астрологи,
надел на голову шапочку с вышитыми звездами,  а  за  пояс  заткнул  табличку
писца  и  свиток  папируса,  сплошь  покрытый   мистическими   символами   и
письменами. В руке у меня  был  жезл  эбенового  дерева  с  наконечником  из
слоновой кости - обязательная принадлежность жреца и  кудесника.  Кстати,  в
искусстве волхвования я достиг  большого  мастерства,  ибо  хоть  я  его  не
практиковал, зато проник в сокровенные тайны древних  знаний,  когда  жил  в
Ана. И вот, сгорая от стыда, потому что мне претит вульгарное лицедейство  и
я считаю профанацией дешевые трюки бродячих  прорицателей,  я  отправился  в
сопровождении дяди Сепа к царскому дворцу на мысе Лохиас. Мы миновали  центр
города, Бруцеум,  прошли  аллеей  сфинксов,  и  наконец  впереди  показалась
высокая мраморная ограда и в ней бронзовые ворота,  за  которыми  находилось
помещение для стражей. Здесь дядя Сепа оставил  меня,  трепетно  моля  богов
охранить меня и даровать успех. Но я смело приблизился к воротам,  где  путь
мне тотчас преградили стражи-галлы и потребовали, чтобы я назвал  свое  имя,
сказал, чем занимаюсь и к кому пришел. Я ответил, что зовут  меня  Гармахис,
я астролог и у меня дело к госпоже  Хармиане,  приближенной  царицы.  Стражи
после этих слов хотели пропустить меня, но их начальник  римлянин  по  имени
Павел, выступил вперед и объявил, что не бывать тому, я никогда не  войду  в
ворота. Этот Павел был огромного роста и тучен, но с женским лицом,  и  руки
у него тряслись от пьянства. Оказывается, он узнал меня.
     - Нет, ты только погляди, -  крикнул  он  на  своем  родном,  латинском
языке приятелю, который вышел с ним: - это тот самый  парень,  который  чуть
не задушил вчера нубийца-гладиатора; нубиец до  сих  пор  воет  у  меня  под
окном - видишь ли, руку ему отрубили. Будь проклята  эта  черная  собака!  Я
заключил на него пари. Он должен был сражаться с Каем, а теперь все,  конец,
никогда ему больше не выйти на арену,  плакали  мои  денежки,  и  все  из-за
этого астролога. Что ты там такое сказал? Говоришь, у тебя  дело  к  госпоже
Хармиане? Ну уж нет, теперь я тебя точно не пущу. И  не  мечтай  попасть  во
дворец. Да я без памяти влюблен в госпожу Хармиану, мы все в  нее  влюблены,
хотя взаимностью, увы, она нас не дарит, лишь потешается. И  ты  решил,  что
мы допустим в наш круг такого соперника -  астролога,  да  еще  красавца,  к
тому же силача? Клянусь Вакхом, никогда! Ноги твоей не будет  во  дворце,  а
если у вас назначено свидание, пусть она сама идет к тебе.
     - О  благородный  господин,  -   проговорил   я   почтительно,   но   с
достоинством, - прошу тебя, пошли за госпожой Хармианой,  ибо  дело  мое  не
терпит отлагательств.
     - Всемогущие боги! - захохотал глупец. - Кто ты такой, что  не  желаешь
ждать? Переодетый цезарь? Проваливай, да поскорей, не то  придется  кольнуть
тебя копьем в задницу.
     - Постой, - остановил его другой начальник стражи, - ведь он  астролог,
вот пусть и предскажет нам судьбу, пусть позабавит своими фокусами.
     - Да, верно, - зашумели стражи, которых собралась уже  целая  толпа,  -
давайте поглядим, на что он способен. Если он маг, то  войдет  в  ворота,  и
никакой Павел ему не помеха.
     - Охотно выполню выше желание, благородные господа, -  ответил  я,  ибо
не видел другого способа  проникнуть  во  дворец.  -  Ты  мне  позволишь,  о
молодой и благородный господин, - обратился я к приятелю  Павла,  -  ты  мне
позволишь поглядеть в твои глаза? Быть может, я смогу прочесть,  что  в  них
написано.
     - Что  ж,  гляди,  -  ответил  юноша,  -  но  я  предпочел  бы  в  роли
прорицателя госпожу Хармиану. Клянусь, я бы ее переглядел.
     Я взял его за руку и погрузил взгляд в его глаза.
     - Я вижу поле битвы, - произнес я, - ночь, повсюду трупы, и  среди  них
твой труп, в его горло впилась гиена. Мой благородный господин,  не  пройдет
и года, как ты умрешь, заколотый мечами.
     - Клянусь Вакхом, с таким пророком лучше не встречаться!  -  воскликнул
юноша, побледнев до синевы, и тотчас же  исчез.  И,  кстати  сказать,  очень
скоро мое предсказание сбылось. Его послали сражаться  на  Кипр,  и  там  он