меньше ростом, чем Доброгина любушка.
     По длинному узкому ходу проползли на четвереньках в  обширную,  сухую
пещеру с песчаным полом. Вверху, для дыма и света, в щели меж камнями были
вставлены  обрезки  березовых  дуплистых  стволов.   Здесь,  видимо,  люди
зимовали,  а  зимуя,  не одну рыбу ловили:  в пещере было подвешено немало
хороших свежих шкурок пушного зверья.
     Дорогие шкурки...  Будь драка -  они достались бы ватаге. А коль дело
кончилось миром,  так  пусть каждый без  помехи владеет тем  своим добром,
которое взял своим трудом.



Глава шестая

1

     С Биаром разговаривали на всех языках,  какие только знали ватажники.
С ним толковали и по-чудински,  и по-еми,  и по-веси,  и по-вепси. Из этих
наречий большая часть повольников знала хоть  несколько слов.  Нет.  Будто
что и похожее толковал Биар,  но ни он не понимал, ни его не могли понять.
А Доброге хотелось узнать многое.  Зверь нерпа, из шкур которой были сшиты
мешки с  солью и  чьей  кожей были обтянуты и  лодка и  два  балагана,  не
водится в  реках.  Нерпа живет в  озере Нево  и,  как  слыхали новгородцы,
плодится также и в соленых морях далеко за озером Нево.
     Из  разговоров с  Биаром поняли,  что вниз по реке живут еще такие же
люди,  как рыболов.  Узнали, что безыменная река, на которую вышла ватага,
называется по-биаровски Вагой,  а  та река,  в которую втекла Вага у мыса,
носит имя Вин-о, стало быть - Двина.
     У  Биара не  нашлось ни  одной железной вещи,  и  это  очень занимало
ватажников.  И  оружие,  и снасти,  и весь ловецкий припас были костяные и
каменные,  из кремня.  Ничего не скажешь,  все сделано хорошо, добротно: и
крючки, и шилья, и ножи, и гарпунные насадки для крупной рыбы. Но разве же
сравнишь с  железом!  Биар  рубил каменным топором березу.  Тяпал,  тяпал,
тяпал - без конца. А Сувор такую же березку снес в два удара. И еще одному
ватажники дивились:  Биар знал,  что такое кремень, а что кремень огненный
камень, было Биару невдомек.
     Доброга велел плыть дальше.  Биар вместе с молодой девушкой, ее звали
Бэва  и  она  была  дочерью Биара,  погрузился на  расшиву старосты.  Бэва
принесла с  собой корзинку,  обмазанную глиной,  и  запас угольков,  чтобы
кормить огонь. И верно, без железного огнива из кремня не выбьешь искру на
трут.
     Река Двина оказалась большой, полноводной, не как Вага, хотя и Вага в
половодье казалась не меньше, чем Волхов. Биар знал Двину и показывал, как
лучше срезать петли и держаться на стрежне.  Ночевали  в  местах,  которые
указывал новый друг.  Встречали вежи, подобные тем, что были на  мысу,  но
людей не видели.
     На  третий день повольники отошли от  ночлега и  заметили,  что снизу
поднимается целое  войско.  Не  менее  двух  десятков больших лодей заняли
стрежень, а вблизи берегов, по слабому течению, бежали, как утки, вереницы
малых лодок.
     Повольники затабанили веслами и поставили расшивы рядом.  Они спешили
вооружиться,  хватались за шлемы,  у  кого они были,  напяливали кольчуги.
Нежданно получилось -  и никто не мог сразу найти нужное,  вдвоем и втроем
хватались за одно.  Кто успел натянуть спущенную тетиву, у того нет стрел.
Другой искал щит, а сам на нем топтался.
     На  Доброгиной расшиве было больше порядка,  но  и  на  ней опоздали.
Вверх по Двине забежали легкие лодочки и  охватили повольников.  На каждой
лодке двое гребли широкими веслами, а трое или четверо натягивали луки.
     Доброга кричал:
     - Береги гребцов! Прикрывайся щитами!
     А стрелы уже летят!..
     На крайней из трех ватажных расшив опустились сразу два весла с одной
стороны -  и не поднялись. Расшива повернулась, и ее, как бревно, потащило
течение. Еле справились.
     Кто не  успел вооружиться,  тот присел на  дно,  прячась за  бортами.
Большие лодьи приблизились, и от них, как рои шершней, помчались стрелы.
     - К берегу,  к берегу греби! - распоряжался Доброга. Он стоял на носу
своей расшивы в шлеме и в кольчуге,  а Заренка двумя щитами прикрывала его
и себя.
     Все три расшивы повернули дружно.  Одна большая лодья оказалась между
повольниками и  берегом.  Расшива  Одинца  ударила в  нее,  пробила легкий
кожаный борт.  Лодья перевернулась,  и расшива прошла над ней.  За кормой,
как гагары, из воды выскакивали головы чужаков.
     Ватажники с  размаху выбросились на пологий бережок,  выскочили кто в
мелкую воду,  кто на  сухое,  и  повернули расшивы бортами к  воде,  чтобы
укрыться.
     А  на  реке вопили и  гомонили чужаки.  Нестройно свистели в  дудки и
стучали в бубны. И большие и малые лодьи тучей нависали над берегом.
     На  твердой  земле  повольники опомнились,  взялись за  луки,  начали
выцеливать по-охотничьи и, выпустив десятка три стрел, отогнали чужаков от
берега.
     А и много же чужаков!  Обойдут лесом, набросятся разом с воды и суши,
тут и конец. Ватажники бросились рубить деревья для засеки. Валили деревья
и  злились с  каждым сбитым деревом,  кляли друг друга за  беспорядок,  за
растерянность.  Расшивы захламили,  многие  только на  берегу добрались до
своего оружия!
     У  четырех ватажников были прострелены шеи,  у  пятерых стрелы засели
между ребер,  а  трое были ранены в  живот.  Эти плохи,  выживут или нет -
неизвестно.
     На  счастье,  чужаки  имели  легкие стрелы -  не  с  железными,  а  с
костяными насадками.  Чужаки-лучники били метко и  часто,  но их стрелы не
могли пробить голову или застревали в теплой одежде.
     Повольники устроили засеку,  но их гнев не утихал. Тот, кто под тучей
стрел  только  что  прощался с  жизнью,  теперь сосал  ладонь,  проколотую
стрелой, и требовал боя.
     Чужаки  издали  посылали  стрелы,   которые  без  силы  падали  около
ватажников.  Одинец зашел в  воду по  колено и  до  плеча растянул длинный
двухаршинный  лук,   подарок  Изяслава.  Тяжелая  полуторааршинная  стрела
пролетела над водой,  до перьев вошла в  кожаный щит,  и  пораженный чужак
упал  в  воду  с  большой лодьи.  Одинец послал вторую смертельную стрелу.